Жизнь и дела Василия Киприанова, царского библиотекариуса. Александр Алексеевич Говоров

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Обмирала душа! И круженье в танце, и гром диковинной музыки, и треск множества свечей. Ах, Бяша, Бяша, Василий-младший Киприанов, куда вдруг покатилось Фортуны резвой колесо?

      Внизу, в поварне, стоял галдёж. Слышался высокий, как на клиросе, голос бабы Марьяны. Отец возражал ей кратко, а Федька хохотал и вставлял свои рацеи. У них на поварне чуть ли не каждое утро затевался диспут.

      Но вот что-то новое послышалось в гаме спора. Незнакомый девичий голос что-то объяснял, захлёбываясь слезами, и от голоса этого, нежного и страдающего, у Бяши вдруг душа сжалась в ледяной комок. Вспомнились ясно молящие глаза из-под платка, мороз, метель, сполохи костра… И насмешливый тон бабы Марьяны: «Девка это, побродяжка…» Какая уж там ассамблея! Словно иглою стальной пронзило – больше ни о чём думать не мог.

      Встал, накинул армяк, вышел в поварню. Отец и подмастерья из общей мисы полудновали вчерашними щами. Увидев Бяшу, отец протянул и ему ложку.

      Баба Марьяна двигала ухватом в печи, ворча себе под нос:

      – И что тут мудровать? Сдать их в поместную канцелярию, там приказные стрючки живо найдут, чьи это людишки. Не найдут, так приклеют.

      – Во-во, приклеют! – захохотал Федька.

      – Довольно! – Отец стукнул ложкой.

      Некоторое время слышалось только жеванье и хруст разгрызаемого чеснока.

      Бяша вгляделся в полутьму поварни, освещаемой тусклым слюдяным оконцем. Совсем рядом на лавке сидел мальчик лет пяти, держал калач. Широко расставленные глаза его с любопытством смотрели на новый уклад, куда довелось попасть. Баба Марьяна с утра успела пришельцам устроить баньку, переменила чистое, что нашлось, а прежние лохмотья сожгла. Так и хотелось погладить по пшеничной головёнке этого богатыря, что Бяша и сделал.

      И тотчас заплакала девушка, которая мыла тарелки у лохани в углу. Отвернулась, уткнувшись в передник; видно было, как вздрагивают её худенькие плечи под холстинной Марьяниной понёвой.

      – И плачет-то не от кручины, – сказала баба Марьина, швыряя из печи сковороду на стол. – Плачет, ровно над нами смеётся.

      – Сватья! – повысил голос отец и встал.

      Несмотря на известную всем кротость нрава, Онуфрич мог и из себя выйти, и тогда уж – беда!

      – Да я что… – Баба Марьяна сняла с себя фартук и повесила на гвоздь. – Я тут не хозяйка. Пусть поживёт, себя покажет. Посмотрим, как управится с твоим ералашным домом.

      Но отец уже не мог остановиться:

      – А я что же, в своём доме лишний? Все желают мне указывать! Не так-де живу, не так верую, не с теми-де кум-панство вожу! Живу, однако, так, как велит мне долг политичный, гражданский. Господином генерал-фельдцейхмейстером зело обнадёжен, он же сказывает – и государь милостив ко мне. И наплевать, что толкуют обо мне в рядах, что скрипят в Кадашах, что ахают в богоспасаемом Мценске, вся родня!

      Федька, по своему обыкновению, смеялся, подмастерья жевали. Один бессловесный швед Саттеруп посочувствовал хозяину: зачерпнул СКАЧАТЬ