Как было и как вспомнилось. Шесть вечеров с Игорем Шайтановым. Отсутствует

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ так что все три защиты, начиная с диплома, у меня состоялись при участии этой литературоведческой династии). Дмитрий Михайлович в своем отзыве в качестве критики счел, что я недостаточно остановился на мнении Георга Лукача об историческом жанре. Недостаточно?! Спасибо, что вообще это тогда запретное имя было дозволено упоминать и сказать о его знаменитой (вульгарно)социологической теории. Урнов же взял и обострил тему в отзыве. Мне заранее было сказано: про Лукача не отвечать. Но Урнов – в тогда очень идеологически ортодоксальном совете МГПИ, – взойдя на трибуну, заявил, что отзыв прилагается, он безусловно положительный, а говорить он будет о Лукаче. И что же делать? Получаю записку от Нины Павловны: «Отвечайте о Лукаче». Я и отвечал, так что совет настороженно проснулся в ожидании – как бы чего не вышло. Но ничего не случилось, все-таки на дворе были – семидесятые. Все поздравили с нетривиальной защитой.

      Я вспоминаю те старые обстоятельства академической жизни, чтобы сказать, как эта жизнь была устроена Ниной Павловной на подвластной ей территории. Существовали общие правила и запреты, время для которых проходило, но кто-то должен был почувствовать это первым и взять на себя определенную смелость – раздвинуть границы. На кафедре зарубежной литературы МГПИ это делалось при общей, повторю, крайне ортодоксальной атмосфере данного педагогического заведения. И атмосфера на кафедре была другой, чем в МГУ: там во главе стояли за-претители (хотя общий состав кафедры был куда более затронут вольномыслием), а здесь у руля были две личности, каждая по-своему пользовавшаяся и уважением, и – без преувеличения – любовью.

      Здесь проходили удивительные заседания кафедры, на которых все аспиранты должны были высказаться. И это не казалось в тягость. Это был, как сейчас бы сказали, «диалогизм», живая разговорная атмосфера. И создавала ее прежде всего Нина Павловна, которая при неизменной твердости своей линии, прежде чем принимала решение, хотела, чтобы решение разнообразно обсуждалось и было понято всеми. Ей как-то удавалось обособить разговор на кафедре от общей идеологической атмосферы, во всяком случае от тех структур и авторитетов, которые этот интерес должны были подсушивать, сужать или вводить в какое-либо русло. Все было человечнее, а в силу этого свободнее. Свобода эта шла не от того, что проговаривались какие-то диссидентские или дерзкие идеи, этого никогда по сути дела не было. Я помню, как кто-то из заезжих аспирантов упомянул имя неупоминаемого Оруэлла, повисла пауза, а Борис Иванович спросил: «А кто это такой?» Защитная реакция: давайте не будем этого касаться, потому что и в пределах тех тем, которые допустимы и возможны, есть много увлекательного, интересного и того, что мы можем обсудить и где мы имеем полное право, не выходя на какую-то опасную грань, многое сказать и сделать.

      Конец ознакомительного фрагмента.

      Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

      Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

СКАЧАТЬ