Красный закат в конце июня. Александр Лысков

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ гортанного вопля шамана, казалось, должны были подохнуть во всех щелях сверчки и тараканы.

      Шаман метался из угла в угол избы и пронзительно взывал к богу Ен:

      Падаю ничком – поддержи!

      Полетел навзничь – подопри.

      Окривел – дай глаз.

      Заикаюсь – подари язык…

      (Дадог – ян деген…)

      Неожиданно шаман отбросил бубен и кинулся к Синцу.

      Растопыренными клешнями рук схватил больного, стал трясти.

      «Извлёк» из его груди злого духа Омоль.

      Дух сопротивлялся, торговался, требовал жертвы.

      – Меги ки! Этэль![53]

      Зажал Омоля в горстях и выкинул в распахнутые двери, в сторону окровавленной тушки козлёнка.

      Устало сел на шкуру, угодливо подстеленную Фимкой, и раскурил трубочку.

      – Как будто полегчало, – донеслось с печки. – Спаси тебя Господь.

      Некоторое время Синец поговорил с Ерегебом как с товарищем. На прощание у него хватило сил даже рукой ему помахать.

      Но той же ночью он помер с тихим стоном.

71

      На земляном полу, где вчера сшивалась лодка-берестянка, стоял гроб: покойник заранее приготовил себе «раздвой» на загляденье – без единого гвоздя. Ни щёлочки.

      Под гробом бабы настлали соломы.

      Никифор с Енькой (сын с невесткой) надели рукавицы (голыми руками к окочуру прикасаться нельзя), спустили тело с печи.

      Из бани на палке принесли ушат тёплой воды. Стянули с усопшего истлевшее исподнее, обнажили «тату», обмыли в трёх водах.

      Сверху лилась на покойника вода живая, а сквозь солому просачивалась уже мёртвая. По жёлобу текла к порогу, в приямок. Оттуда её вычерпывала младшая дочь Марья и носила в бадейке далеко по снежной тропе, выливала на склон Межевого оврага, в непроходимый кустарник. Чтобы никто ногой не ступил на политое. Иначе не жилец.

      (А черпак и бадейку потом они сожгли.)

      Остаток дня Фимка готовила мужу погребальное. На живую нитку шила длинную рубаху.

      Теперь уже они с Енькой, не чураясь, ворочили мёртвое тело, напяливали белые одежды.

      У Никифора была своя забота. Сын плёл отцу лапти в долгую дорогу.

      Когда Никифор обернул худые мослы отца оборами и принялся обвязывать онучами, мать всполошилась:

      – Не так! Не так! Крестик-то впереди оставляй!

      То есть чтобы перекрут верёвочек оказался на виду: каким-то чудом из времён девичества в далёкой, почти забытой новгородской деревне, вынесла память Фимки-Евфимьи это правило.

      Чистого, ухоженного покойника перевалили в домовину.

      Мокрую, из-под него, солому сожгли в печи.

      А оставшийся на полу сор замели, как положено, – под гроб.

72

      Молодые – Никифор, Енька, Марья – ночевали в бане.

      Только Фимка-жена пожелала остаться с навек замолкнувшим мужем.

      Сквозь промасленное оконце светила луна. Желтели углы гроба. Голубым СКАЧАТЬ