Пушкин в русской философской критике. Коллектив авторов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ этом порыве злости чувствуется уже вдохновение, которое впоследствии может превратиться в мудрость, но здесь ее еще нет, так же как в «Черни». И здесь и там – желчь, яд, острота эпиграммы. Избранник небес удостаивает говорить с толпой, слушать ее и даже спорить. Только в последних словах:

      Не для житейского волненья,

      Не для корысти, не для битв,

      Мы рождены для вдохновенья,

      Для звуков сладких и молитв –

      переход к спокойствию. Но жаль, что слова эти слышит чернь. Ее звериные уши не созданы для откровенности гениев. Не должно об этом говорить на площадях; надо уйти в святое место.

      И поэт ушел:

      Дорогою свободной

      Иди, куда влечет тебя свободный ум,

      Усовершенствуя плоды любимых дум,

      Не требуя наград за подвиг благородный,

      Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд…

      Право царей – судить себя, и цари покупают это право ценой одиночества: «Ты царь – живи один». Избранник уже не спорит с чернью. Она является в последнем трехстишии сонета, жалкая и бессловесная:

      Всех строже оценить умеешь ты свой труд.

      Ты им доволен ли, взыскательный художник?

      Доволен? Так пускай толпа его бранит,

      И плюет на алтарь, где твой огонь горит,

      И в детской резвости колеблет твой треножник.

      Здесь героическая сторона в миросозерцании Пушкина достигает полной зрелости. Нет более ни порыва, ни скорби, ни страсти. Все тихо, ясно: в этих словах есть холод и твердость мрамора.

      Пока избранник еще не вышел из толпы, пока душа его «вкушает хладный сон», – себе самому и людям он кажется обыкновенным человеком:

      И меж детей ничтожных мира,

      Быть может, всех ничтожней он.

      Для того чтоб мог явиться пророк или герой, должно совершиться чудо перерождения – не менее великое и страшное, чем смерть:

      Но лишь божественный глагол

      До слуха чуткого коснется, –

      Душа поэта встрепенется,

      Как пробудившийся орел.

      И он – уже более не человек: в нем рождается высшее, непонятное людям существо. Звери, листья, воды, камни ближе сердцу его, чем братья:

      Бежит он, дикий и суровый,

      И звуков и смятенья полн,

      На берега пустынных волн,

      В широкошумные дубровы…

      Христианская мудрость есть бегство от людей в природу, уединение в Боге. Языческая мудрость есть то же бегство в природу, но уединение в самом себе, в своем переродившемся, обожествленном «я». Это чудо перерождения с еще большею ясностью изображено в «Пророке»:

      И он мне грудь рассек мечом,

      И сердце трепетное вынул,

      И угль, пылающий огнем,

      Во грудь отверстую водвинул.

      Как труп, в пустыне я лежал…

      Все человеческое в человеке истерзано, убито – и только теперь, из этих страшных останков, СКАЧАТЬ