крепко сжимавшим в черных от земли пальцах со сломанными ногтями пустую бутыль и с черным открытым ртом на белом лице. Ни на его платье, ни на самих могилах никаких следов предосудительной деятельности обнаружить не удалось – равно как и томик вед. Говорят, кладбище с тех пор совсем заглохло, и продолжалось это до самого последнего времени, пока однажды не угораздило какого-то солдата, возвращавшегося домой не то в отпуск, не то насовсем, расположиться прямо здесь на ужин. Трудно было сказать, почему именно здесь, путем объяснить это никто так потом и не смог – то ли он таким образом проверял силу духа, то ли возникла вдруг смертельная необходимость подкрепить подрастерявшиеся за долгую дорогу силы (старики после утверждали, что именно необходимость и именно смертельная) и непременно тут, под сенью этих вот елок, в нескольких километрах от деревни, – однако родня, получившая телеграмму и несколько обеспокоенная, решила по какому-то наитию сходить и посмотреть заброшенное кладбище, найдя под крестом бездыханное тело с резкими чертами пережитого на небритом лице, абсолютно чистую консервную банку у ног – и никаких следов насилия. Вообще сторонники трансцендентной трактовки случившегося потом особенно налегали на эту пустую посуду, склоняясь к мысли о некой злой роли ее содержания в имевших место событиях, где прослеживалась не поддающаяся пониманию связь между неплохо сохранившимися трупами и вычищенным до блеска застольным реквизитом. Во всяком случае, наличие во всех эпизодах истории посуды безусловно обращало на себя внимание. На убиенном (старики в этом не сомневались) были новенькие кирзачи, новенькая начесанная шинель, подол ее был ножом пригвожден к земле. Юный неразговорчивый представитель от местного национального собрания молча походил вокруг тела, посмотрел, сминая карандаш в заложенных за спину руках, поправил пальцем очки и заключил, что покойный, по-видимому, сам воткнул в шинель нож-рыборез, не заметив, – а когда стал подниматься, почувствовал, что кто-то держит, ну, сердце и не выдержало, да и кто выдержит; помолчали, послушали, поговорили – вполголоса и ни на кого не глядя, среди населения была проведена соответствующая работа, и постановили: деятельность кладбища возобновить. Возобновить не получилось. Оно какое-то время и в самом деле без большой охоты пофункционировало, наспех и немногословно, успела даже появиться пара полированных камней вполне солидного вида, но дальше них дело как-то не пошло…
…Скорее бы утро, повторял, как заклинание, он вслух. Это все, что еще как-то придавало ему сил, позволяло выдерживать чудовищное давление атмосферы кладбища. Он точно знал, что оно, утро, существует, и это поддерживало в его спрессованном, застывшем сознании былую теплоту. Полнолуние на кладбище – не самый лучший способ умнеть. Сидеть бы нам всем дома. Гонгора догадывался, чья это работа, с такими богатыми возможностями штамповать новые версии
СКАЧАТЬ
