Грачи улетели. Сергей Носов

Чтение книги онлайн.

      – А если текст представляет собой машинопись?

      – Тогда птицы поют на душе. Я умиротворен, спокоен.

      – Независимо от содержания?

      – Я стойкий человек, могу справиться с любым содержанием. Но форма подачи… это выше моих сил.

      Щукин покосился на бородку собеседника: такую можно заплетать в косичку. Невольную мысль о том, что если за бородку дернуть, раздастся блеянье, он отогнал.

      – Пишущая машинка, – продолжал рассуждать хозяин, – приблизила автора к букве, к слову, и не формально, как в случае с компьютером, где на самом деле и есть отчуждение, а натурально, физически. Каждая буковка стоит вашего усилия, вы затрачиваетесь на нее, преодолеваете сопротивление, а иначе бы вы разве ощутили контакт? А этот звук, этот щелчок? Блеск! Это же гимн мгновенному единичному контакту, когда рычажок этот или другой, как их там, становится послушным продолжением твоего пальца, и вот она – раз! – и как вы задумали: буковка а, или я, или ю… Вот он – праздник тактильности! И ей хорошо, и мне хорошо… Знаете, я когда печатаю, я иногда возбуждаюсь. В самом эротическом смысле. Я вас не сильно шокирую?

      – Вы очень откровенны, – произнес Щукин подчеркнуто сухо, дабы обозначить границы.

      – Как с врачом, – последовал поспешный ответ. – Откровенен исключительно с вами – как с лечащим врачом. Потому что вы познали ее глубже, чем я. Как врач.

      На секунду Щукин засомневался, о печатной ли машинке идет речь и о нем ли персонально – о Щукине?

      – Я люблю ее, когда печатаю. Люблю! – быстро проговорил хозяин и поднес к губам кружку с картинкой Троицкого моста, глотнул – бородка дернулась; она всегда дергалась, когда он глотал.

      – Извините, – сказал Щукин. – Я отремонтировал сотни пишущих машин, но ничего подобного…

      – Вы просто моложе меня. Вам не понять.

      – А мне кажется, вы любите не ее, а себя, свой авторский текст, который видите перед глазами.

      – В нашей любви к объекту, – сказал хозяин пишущей машинки, – есть всегда что-то от любви к самим себе, это закон, такова человеческая природа.

      «Любовь к объекту», – мысленно повторил Щукин. Сторожимое им тоже называлось объектом. «Объект сдан», «объект принят»…

      – О чем же вы пишете? – спросил, чтобы сменить тему. – О разном. Об искусстве много. Рембрандт, Малевич… Проблема обрамления и застекления художественного полотна… А скажите, ваши женщины, они вас никогда не ревновали к пишущим машинкам?

      Щукин, посчитавший правильным поддерживать добродушно-доверительный тон своего визави, сказал:

      – Естественно. Рано или поздно начинали все ревновать…

      – Все-все?

      – Одна никогда не ревновала. Фактически мы были муж и жена… почти. Она была машинисткой. Ну, мне пора.

      – Вот! Машинисткой! А вы – ее? – не унимался хозяин. – СКАЧАТЬ