говорят, ныряли – не вынырнули, не хорошее место, озеро это, пустое и не растет там ничего, и глубокое страшно. Дорогу вот теперь, считай, размоет, одного хорошего ливня хватит с оползнем, да уж и размыло, должно, был уже ливень, так что не скоро туда на машине сунутся, но пешком можно, отчего ж нельзя, пожалуйста, – вдоль ручья, по обрыву, потом, опять по ручью, и так с километр – два, до кедровника, а там напрямую до ртутного озера и скал, километров двадцать-двадцать пять, наверно, не больше, кого увидите – идите спокойно, вопросов не задавайте и в глаза не смотрите, спросят чего – отвечайте загадками, не торопясь, с умом, не хамите, пальцем не показывайте и веревку свою спрячьте, из названий здешних ничего не спрашивайте, сами должны знать, и не говорите, что без оружия, всем об этом знать не обязательно, на Озерах и Сыром Огаме даже монахи пустыми не ходят, здесь этого не любят, оброните только при случае, как бы между прочим, – ствол, мол, магнум, и калибр, повнушительнее чтобы, это можно, здесь это любят… Зверь тут смирный, добрый, если на голову не наступать, в двери не ломится, так что днем ступайте спокойно, пройдете. Правда, рассказывают ведь чего, псы какие-то объявились, лысые, говорят, злые – хитрое семя, ничего не боятся, с виду, рассказывают, нормальная собака, лысая только, и с человечьими пальцами на ногах, чтоб, значит, по деревьям лазить. Вот пес у тебя хороший, сердитый, большой только больно, здесь народ этого не всегда любит, – с ним на медведя бы в самый раз, хотя нет, не пойдет он на медведя, не охотник он, шумный, всех медведей распугает, носорог… А с чертовой псарней этой, говорят, даже волки стараются не связываться. Врет, наверное, народ. Огня, понимаешь, они не боятся, ствола они не боятся, а боятся они, оказывается, спиртного духа, а любят они зубную пасту и не любят – прямо во все стороны разбегаются, тряся голыми задницами, всей, значит, псарней, стоит им только дать послушать ваш лязгающий рок-н-ролл… Шутит народ. Злобствует от страха. Тихо здесь…
Bесь жутковатый вид всадников, исполненных непосредственности и некоторой угнетенности, выражал непреодолимую степень вялого, в какой-то мере нейтрализованного душевным томлением простодушного любопытства. Длинноволосые головы их были обращены в одном направлении, заросшие черной шерстью лица – шоколадно темны, засаленные ватники – затерты, распахнуты и демонстрировали исключительно клетчатые теплые вьетнамские рубашки с медными пряжками офицерских ремней на пупах. Из-за спин торчали длиннющие стволы винтовок, выглядевших как-то уж очень просто, по-мужицки, словно вязали их к случаю не отходя от сохи, в домашних условиях, для внушительности. Все это время аборигены оставались малоподвижны и как бы не очень внимательны, все четверо. Длинноногие огромные гнедые жеребцы под ними утомленно переминались. Всадник, тот, что был поближе и полегче остальных, бесконечно долго совершая процесс поднятия и опускания на глаза век, переместил, не переставая
СКАЧАТЬ
