Девственно чистая, дремучая, первобытная и угрюмая Зеленая зона. Потрескавшийся камень, отвесные скалы, покрытые грубым толстым одеялом неприступных зарослей, непроходимой тайгой уходивших куда-то, взбиравшихся над головой далеко вверх, к снегам и туманному поясу, – дорога через Перевал не искала других путей, кроме самых опасных. Сухонькие, измятые, искривленные временем древние члены белого кедра не спешили расти, бурный ручей гремел на все горы, как бы уже заранее хороня надежду через него перебраться, – все притихли, когда рядом со всем этим обнаружилась малоприметная старая звериная тропка, предполагалось, что она выведет наконец куда-нибудь. Куда-нибудь выйти устраивало всех, включая Лиса – он стал вдруг на редкость сговорчивым и послушным, немножко даже уже пугая своим поведением, словно обещая новые большие неприятности. Гонгора напомнил себе, чтобы при встрече с аборигенами опускать первую часть названий местных достопримечательностей. Где-то дальше, впереди и левее находилось что-то экзотическое, труднопроизносимое, до известной степени обжитое по уверениям карты, что можно было перевести и как Застывшее Дерево. В смысле, мерзлое. Этой пихте, наверное, было уже лет триста. И все ее мосластые крепкие сучья у земли душили гирлянды выбеленных дождями и снегами оборванных вервий с конским волосом – такого рода украшения, пластиночки черного хлеба и бутылки самого различного наполнения и конфигурации (предварительно опорожненные, разумеется) язычники-индейцы оставляли на перевале, дабы умаслить местных не слишком добрых к живому духов, и как бы ни спешил охотник или поселенец, или даже иной босой монах, путники всегда найдут время повязать что-то такое на веточку и откушать спиртного. Гонгора разглядывал пыльную горку пустой посуды, аккуратно уложенной под пихтой, вспоминая, как неулыбчивый хищного вида лесник со своим пожилым товарищем, похожим на недоброжелательного осетина (не то егерьствующий браконьер, не то браконьерствующий егерь, он не разобрал), заклинали странников всеми духами Крибаногорья не идти после Гнилого ущелья на этот перевал, поскольку далеко шла слава о воинственных дягах с их потомственным обычаем трясти чужаков, «и если заодно не вытрясут душу, то, пожалуй, можно считать, что и обошлось».
И вот еще что, наставляли добрые люди, с этими апачи, если не разденут сразу, есть шанс договориться – до первого кулака, дальше уже все, кровная месть, чуть что – дяга сразу хватается за нож и ружье. Очень обидчивый народ. Как выяснилось, речь шла о каких-то полудиких охотниках. Это как недавно, неохотно рассказывал лесник, еще до этого нашествия безумных божьих коровок, осенью, десяток туристов, здоровенных взрослых мужиков, остановились на ночь в лесу – все, как полагается, костерчик там, палатки, то – се, выпили, понятно, закусили и уснули. Ночью подъехали двое на конях, построили всех, раздели и ушли. Даже на коней, говорят, не садились, под узец увели. Так что на дорогу, им
СКАЧАТЬ
