Время пастыря. Николай Еленевский

Чтение книги онлайн.

      Еще были годы службы в Германии, затем перевод в Среднюю Азию – Ташкент. Там пахло войной. Ей жили, о ней говорили, ее чувствовали. Со всей пылкостью начал просить командование командировать меня в Афганистан. Но на горизонте уже маячил вывод наших войск, и добавлять себе излишней головной боли из-за какого-то сиюминутного стремления журналиста руководство не стало. Таких «просителей», как я, в Ташкент приезжало немало. И военных, и гражданских. Им почему-то хотелось побывать на этом празднике смерти, увидеть все своими глазами.

      – А чего там видеть, – часто говорил мой добрый друг, красивый и энергичный дагестанец, военный врач Максим Магомедов, – пойди в госпиталь, в нем эта война во всей своей красе, слезами захлебнешься.

      Ходил. Беседовал. Переживал и писал.

      …На родину я вернулся после развала могучей и сильной страны никому не нужным офицером уже не существовавшей армии и такой же страны. Вернулся, по правде говоря, ненужным и родине. Но жизнь понемногу вошла в спокойное русло. Время позволяло осмотреться, определиться, даже отдохнуть от таких передряг, которые раньше и не снились моему поколению. Нам ведь предсказывали благополучие на века. Появилось жилье. Нашлась и работа. Точнее, вернулась прежняя, но уже в ином, гражданском обличии. И город Пинск вписался в жизненную биографию новой, по-своему хорошей, доброй строкой.

      Вот на этом фоне и возродилась мысль: какая же была судьба Тихоновича?

      Мысль-заноза, которую реализовать после такого геополитического коллапса, оказалось трудно.

      Опять поиски, запросы. Дело не сдвигалось с места. Нулевая отметка никак не хотела сдаваться, покоряться. И это расстраивало, даже злило. Злился и на себя, и на какую-то бесперспективность, и на Василя, который так рано ушел из жизни и не оставил мне ничего, кроме надежды. Призрачной надежды. С годами все более блекнувшей, уменьшавшейся в своих размерах, подобно шагреневой коже. Написал несколько статей. Опубликовал их в разных газетах. Надеялся хоть на маленькое эхо. Но эха не было.

      Даже в родном селе. Но это изначально. Потом в разговоре с родней обмолвился в бесперспективности своих поисков, на что муж двоюродной сестры Александр произнес:

      – Так у тестя какие-то церковные книги есть. Ему после смерти Василя принесла Ганна. Говорит, возьми, а то пропадут.

      Дядька Антон относился к той категории нашего рода Дырманов, по материнской линии, которому история была всегда интересна. Так ко мне попала «Книга на записку расхода денежных сумм и капиталов Лунинской Борисоглебской церкви Пинского уезда на 1899–1900 – 1901 годы», прошитая и скрепленная церковной печатью.

      Поразил аккуратный, удивительно приятный для глаз почерк. Каждая буковка была узнаваемой и воспринималась с той легкостью, которая поражала. Вчитываясь в книжные строки, сделал свой первый шаг в мир священника Лунинской Борисоглебской церкви: