Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография. Александр Иванович Чучаев
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Уголовно-правовые проблемы охраны власти (история и современность). Монография - Александр Иванович Чучаев страница 25

СКАЧАТЬ type="note">[264].

      Апологетика Соборного уложения и ее цель, как представляется, очевидны: оправдать жестокость Уложения, причем несмотря на то, что к этому времени еще была свежа в памяти современников расправа царизма над декабристами.

      На наш взгляд, явные преувеличения в оценке санкций допускает В. Линовский. По его мнению, «…наказание получает определенность, а обычай и судебная практика теряют силу самостоятельного источника юрисдикции»[265]. Это утверждение верно лишь отчасти, причем в сравнении с предыдущими законодательными актами, в частности с судебниками XV–XVI вв.: наказание действительно очерчивалось более четко. Однако и после введения в действие Соборного уложения за преступления против власти применялись наказания, которые не были предусмотрены законодательством. Кстати сказать, примеры этого приводит сам же В. Линовский. Вероятно, автор, утверждая подобное, не учитывал правоприменительную деятельность судебных учреждений феодального государства, практику приказных судей, характерной чертой которых было господство произвола и всякого рода злоупотреблений.

      Я. Г. Есипович, полемизируя с В. Линовским, наоборот, обоснованно обращает внимание как раз на неопределенность многих санкций, и в первую очередь за преступления против власти («как государь укажет», «учинить жестокое наказание» и т. д.), характерную жестокость наказаний («наказати без пощады», «нещадно», «безо всякия милости» и др.). «Цель устрашения при наказании присутствует и в Уложении, как и в других современных законодательствах», – пишет Я. Г. Есипович[266]. Эта необычайная суровость видна и в отношении закона к подозреваемому в преступлении: Уложение «всегда охотнее верит виновности, чем невиновности подсудимого: виновности оно поверит и на слово, а чтоб усомниться в ней, оно предписывает пытать “и в первые и в другие и в третии накрепко”»[267].

      Смертная казнь предусмотрена Уложением за ряд преступлений, и в первую очередь за посягательства на царя, деятельность институтов государственной власти и ее представителей[268], причем сроки приведения приговора в исполнение и процедура казни (например, ее публичность) зависели от характера преступления. Государственных преступников казнили вскоре же после постановления приговора.

      В дореволюционной литературе давались разные оценки как Соборного уложения в целом, так и его норм, имевших цель охраны власти. Например, В. Линовский очень высоко оценивал данный акт. Он, в частности, писал: «Значение Уложения, как уголовного кодекса, чрезвычайно важно: в нем встречаем выражение борьбы начал римского права, принесенного из Греции после того, как Россия была озарена светом христианского учения, с началами уголовного права, развившимися в возрожденной Европе. Борьба этих двух начал составляет отличительную черту древнего русского уголовного права не только до Уложения, но до Воинских Артикулов, с изданием которых СКАЧАТЬ



<p>265</p>

Линовский В. Указ. соч. С. 94.

<p>266</p>

Есипович Я. Г. Литературная разработка и общая характеристика Уложения 1649 г. // Журнал Министерства юстиции. 1859. Октябрь. С. 6.

<p>267</p>

Там же. С. 21.

<p>268</p>

В литературе указывается различное количество деяний, совершение которых наказывалось смертной казнью. Так, С. В. Юшков говорит только о 35 преступлениях (см.: Юшков С. В. История государства и права СССР. В 2 ч. М., 1961. Ч. 1. С. 313), А. В. Маньков – 60 (Маньков А. В. Указ. соч. С. 225), А. Ф. Кистяковский – 54 (см.: Кистяковский А. Ф. Исследование о смертной казни. Киев, 1867. С. 169), Н. Д. Сергеевский, которого поддержал О. Ф. Шишов, – 64 (см.: Чучаев А. И. Уголовно-правовые взгляды Н. Д. Сергеевского. М., 2010. С. 248; Шишов О. Ф. Указ. соч. С. 24). Н. П. Загоскин писал, что если к числу случаев, по которым применялась смертная казнь, добавить деяния, за совершение которых предусматривались «жестокие» и «безжалостные» телесные наказания, а также наказания, связанные с изувечением человека, часто заканчивавшиеся смертью наказанного, то «границы фактического применения смертной казни на основе Уложения должны быть еще более расширены» (Загоскин Н. П. Очерки истории смертной казни в России. Казань, 1892. С. 43–44). «Таким образом, получается, что по этому признаку Уложение стоит как бы особняком от предшествующих законодательных актов Российского государства. Неудивительно, что подобный подсчет случаев применения смертной казни вел к самым мрачным оценкам периода правления Алексея Михайловича», – пишет С. В. Жильцов (Жильцов С. В. Указ. соч. С. 104). Действительно, вторая половина XVII в. в российской литературе характеризовалось как время, когда «русское общество было слишком стеснено и деморализовано чрезмерно приказною администрациею» (Викторский С. Н. Указ. соч. С. 65).

Исходя из принципиально иного подхода к подсчету деяний, совершение которых влекло смертную казнь (установление тождественных ситуаций, описанных в законе, в первую очередь о «различных вариантах убийств в церкви, на государевом дворе, в суде», кражи, разбоя, «изменных дел» и т. д.), В. А. Рогов приходит к выводу, что речь может идти о 20 видах «преступной деятельности и уж никак не больше, чем о 25» (Рогов В. А. Уголовные наказания и репрессии в России (середина XV – середина XVII веков). М., 1992. С. 62).