ПЕРВАЯ студия. ВТОРОЙ мхат. Из практики театральных идей XX века. Инна Соловьева

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ присутствуют и незанятые в „Мнимом больном“, но интересующиеся работой К. С.» (Л. 12). Через день: «Сверх занятых в пьесе на репетициях присутствует человек 10, интересующихся работой в Студии». Отличный темп: начали 15-го, к концу месяца заняты уже вторым актом – «разбираются в кусках (переживаниях)» (Л. 14).

      Репетиции то и дело идут в поздние, на ночь переходящие часы. В Художественном театре так не было принято – опять же что-то «студийное». Вроде ночных занятий дома у Афонина.

      Доводы, что «Мнимый больной» создан в поле Первой студии, можно множить. Только само поле ее в сентябре совсем не то, что было девять месяцев назад.

      Что случилось, почему с первых чисел сентября жизнь студии изменила ритм и смысл, кто вмешался, сделав ее, очевидно, иной по сравнению с тем, как с января 1912-го она шла и записывалась, – не такие уж загадки.

      Станиславский с января 1912-го в студии присутствовал, как сказали бы теперь, виртуально. По словам Гиацинтовой, его не видели, он где-то витал. С первых же дней сентября К. С., можно сказать, материализовался. Оглушенному Вахтангову он явил себя в громах (восхищенное описание гневных минут К. С. входит в мемуары многих), но вообще-то он вошел в дела студии в чудесном состоянии духа.

      Ничего не решив наперед, он видел милое будущее. Веселил обрисовывавшийся вдали силуэт совсем особого театра, идеей которого зажил, для которого приглядывал конкретное место на земле у моря.

      Просмотр самостоятельных работ студийцев мог бы огорчить, но Станиславского не огорчил. Лужского смутило однообразие (почти все взяли прозу Чехова; должно быть, показали и «Хористку», которую готовили в часы представлений «Гамлета»): Лужский выражал беспокойство: не узко ли будет, К. С. отвечал: «Совершенно с Вами согласен, что именно Чехов меньше всего желателен в Художественном театре»[113].

      В то же примерно время (9 сентября 1912 года) К. С. у себя дома прочел студийцам «На большой дороге» – «драматический этюд в одном действии» Чехова, авторскую переделку «будильниковского» рассказа «Осенью». Четверть века назад цензор наложил резолюцию: «Мрачная и грязная пьеса эта, по моему мнению, не может быть допущена к представлению». Ее не играли, автор сам ее забыл, писарская копия всплыла после его смерти. Можно было заинтересоваться: совсем другой Чехов, чрезвычайные положения, гром и молния не в переносном смысле, а объявленные вступительной ремаркой, «лихой человек» с топором за поясом, брошенный женою барин, золотой медальон с портретом беглянки в закладе у кабатчика, встреча в кабаке-притоне.

      Другая ранняя рукопись («пьеса без названия»), которую еще предстояло обнаружить, явит собой конспект (столь же пророчески содержательный, сколь и уродливый) будущей драматургии Чехова – ее мотивов, коллизий, тем, лиц, тональности, голосоведения. Рукопись «На большой дороге», кажется, также в конспекте дает все, что драматург отвергнет. Как знать, чего ради Станиславский предложил студии эту находку-странность. Чехову, как его в МХТ сценически понимали с «Чайки», СКАЧАТЬ