студента мединститута. Он сразу привлек меня своими темными кудрями, придававшими ему бунтарский вид, и возвышенными гуманистическими идеалами. После трех лет спокойных отношений Бастьену захотелось перейти на следующий уровень. Он решил, что нам следует вместе снимать квартиру и пожениться, как только мы закончим учебу. Я постоянно уклонялась от разговора на эту тему. Мне казалось, что спешить некуда. Зачем торопить события, когда нам и так хорошо? Я была молода. В те редкие моменты, когда я задумывалась о будущем, я мечтала о литературных кругах Парижа, представляла себя свободной продвинутой девушкой, покоряющей столицу. Тогда я еще не знала, что ужасная катастрофа вот-вот отнимет у меня красавца брюнета. Однажды январским вечером, когда Бастьен возвращался из забегаловки, где подрабатывал на полставки, его сбила машина – ее водитель выпил столько, что забыл притормозить на красный свет. Этот тип мчался с такой скоростью, что у моего любимого не было ни единого шанса. Он погиб на месте. Только когда мое сердце разорвалось, я поняла, как сильно его любила. Мне было двадцать четыре года, и я больше не хотела жить. Ведь у Бастьена уже не будет возможности стареть, переделывать с друзьями мир, наслаждаться любимыми блюдами, дышать… так чего ради? Все стало слишком в тягость, я не выносила ни малейшего всплеска жизни, не говоря уже о показной заботливости людей, шептавшихся у меня за спиной. Мне хотелось лишь одного: замкнуться в своем горе. Мне было плохо, очень плохо. А потом, однажды утром, после трех недель болезненного оцепенения, я проснулась от сильнейшего рвотного позыва. И инстинктивно поняла, что эта тошнота была вызвана не шоком от утраты, а, скорее всего, тем, что я забывала принимать таблетки. Прежде чем уйти, Бастьен оставил мне последний подарок, растущий в моем животе. Когда гинеколог подтвердила мои подозрения, я разрыдалась, но эта беременность подействовала на меня как удар током. Я решила принять ребенка как нежданную возможность исправить то, что мне не удалось построить в отношениях с Бастьеном. Его родители обвинили меня в безответственности, и больше я о них не слышала. Моя мать тогда только что подала на развод, а отец, преподаватель истории аудиовизуальных искусств, пытался заглушить работой осознание того, что их брак рушится, поэтому я естественным образом нашла приют у дедушки. Он не судил меня, а просто дал то утешение, в котором я нуждалась, позволив отгоревать в собственном ритме. Он уважал и мое молчание, и приступы плача, которые иногда накатывали на меня среди ночи. Не говоря ни слова, он заходил в детскую комнату моей мамы, где я обосновалась, и нежно гладил меня по спине, пока рыдания не стихали. А в тот день, когда он почувствовал, что я вновь готова смотреть в будущее, он посадил меня в свою машину и повез куда-то по деревенским дорогам. Был погожий мартовский день, солнце вновь вступало в свои права, по авторадио Шарль Азнавур пел «Désormais»[5], и я едва сдерживалась, чтобы не разрыдаться, – с такой силой его слова отзывались в моем сердце.
