Пенсионер резко встал, рванулся в сторону девушки, от такой наглости и «неуважения к старшим» руки его сжимались в кулаки.
– Ах ты…
– Сядьте, – резко оборвала порыв Ольга, – вы все равно прикованы к стене. Будьте реалистом, ваши эфемерные речи не помогут. Так о чем я? Да, никто за этого мужика не умирал, вы жили и работали не на светлое будущее, вы работали на себя, вы строили свое будущее, и даже мы – это ваше будущее, не надо ему тыкать своими нереализованными мечтами. И не вам конкретно его судить. Судьи нашлись, – с иронией произнесла Ольга, – у самих рыльце в пушку, а все судить других рветесь.
– Ты больно умная и болтливая для своих лет. – Немного подумав, добавил: – И профессии. Что я упустил в тебе? Почему нельзя судить убийцу? И почему не мое мнение должно быть?
– Я по инерции от совка получила высшее и достаточно качественное образование, я закончила Институт культуры, но реализовать его не смогла. Вы, дедушка Аркаша, просрали ту страну, а нового не создали, девяностые – это время вашей политической активности, а вы просто болтали языком, пока ваши братья дербанили общее достояние, вы бездействовали, когда взращивали этих мародеров при Советах, они же не в одну ночь появились, правильно? Нет, они появились давно, смотрели, как вы треплетесь, а когда вы уронили власть, они подошли и подняли ее, а вы стояли и смотрели на это глазами обосравшегося лемура. Когда я нуждалась, вы смотрели на происходящее и отводили взгляды от проблем, вы знали, что их не решить одной болтовней. А сейчас презираете меня, его, – Ольга рукой указала в сторону стрелявшего, – говорите, что мы не ровня. Нет, мы ровня – мое занятие – это ваш провал, ихняя дуэль – это тоже все из вашего времени. А вы говорите, что за меня, за него гибли люди, работало производство, и всякую другую чушь несете на тему «что такое хорошо и что такое плохо». Из-за вашей работы у меня даже кукол не было, ну были какие-то, но не то, чего я хотела, я была ребенком, хотела Барби, Кена, а не этого «беременного плюшевого мишку», – она руками показала, какой у игрушечного медведя был живот, – который достался мне от старшей двоюродной сестры, он даже не мой, он мне достался. – Девушка выдерживала хладнокровие и внешний пофигизм, но в голосе все равно что-то дрогнуло. – Я не защищаю его, я сама его боюсь, хоть он и прикован к стене, но я не верю в вашу объективность, я не верю вашему личному мнению, оно ни на чем не основано, пустая болтовня. Даже если со знанием дела, все равно пустая болтовня.
Аркадий Владимирович все еще стоял, но с опущенной головой. Что-то про себя обсуждал – губы его еле заметно шевелились, глаза бегали из стороны в сторону, как будто он читал незримую книгу, вдыхал и выдыхал он в такт шевелению губ, руки показывали непроизвольные жесты, как у оратора за трибуной, но только не так заметно, с меньшей амплитудой: такой гласности он не испытывал на себе даже в девяносто первом году.
Молодой СКАЧАТЬ