На память узелки. Рецензии, эссе, письма. Лариса Миллер

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ далёким мирам,

      как ангел под крышей собора,

      не видный идущим во храм.

      «И окрепнет воздух»10

      (о поэзии Геннадия Русакова)

      Первое, что бросается в глаза, когда читаешь стихи Геннадия Русакова, это отсутствие провисов и вялых слов. Он всегда на коне, всегда побеждает инерцию, всегда выбирает единственно возможное слово. Судите сами:

      Стрекозы, бабочки – ремесленное чудо

      (слюда и клей, и осторожный шёлк),

      придуманное кем-то не отсюда,

      но тем, кто в этом понимает толк.

      Мне бы не хотелось тыкать указкой во что-то особо понравившееся и всё же не могу не повторить эпитет «осторожный» в применении к шёлку. «ремесленное» в сочетании с чудом. Так и видишь, как некий нездешний умелец колдует над хрупким материалом. А о хрупкости его свидетельствуют сами звуки у, ю,с, ш, л – ускользающие, такие, что губам щёкотно, когда их произносишь.

      Не стоит, наверное, стремиться дать полную картину в разговоре о поэте. Лучше покопаться в мелочах. Тем более, что мелочи – это и есть главное в поэзии. А поэзия – это «праздные следы жизни со всем её крученьем и верченьем», вырастающие до вселенских размеров. Поэзия – это свобода обращения с разнокалиберными понятиями, это способность обратиться к Творцу в бытовом контексте:

      Творец, запомни нас вот в эту среду,

      в Медовый Спас, в четырнадцать часов:

      мы тут с женой готовимся к обеду,

      и я раздет, как дачник, до трусов.

      Поэзия – это способность все повторы превратить в небывалое, невиданное и неслыханное, сотворить из набившей оскомину рутины праздник, способность отбрасывать тень в прошлое и посылать лучи в будущее. Это не программа и не задача поэта. Это его удивительное свойство, которому невозможно научиться и которому не устаёшь поражаться.

      Ну а мы, между делом, замесим грядущего тесто.

      Запоёт у соседа живущая сольно труба.

      Мир – простое и, в сущности, грустное место,

      где пузырчато небо, зато тишина голуба.

      Где свеченье над садом, осевшие

                                                   с хрустом сугробы,

      предгриппозное горло, горячая плоть кавуна.

      Или раннее утро хорошей метрической пробы,

      с переполненным зреньем летящего в лето окна.

      Забавно, как негодует компьютер, когда я печатаю строки Русакова. Он то и дело забегает вперёд, пытаясь подсказать мне окончание слова, но, не угадав, возмущённо подчёркивает напечатанное: мол, нет такого слова, нет. Ну откуда ему знать? Он, слава Богу, стихов пока не пишет и понятия не имеет про «живущую сольно трубу», про «пузырчатое небо», «предгриппозное горло», «подсобный воздух», на который можно «опереться». И всё это не прихоть самовыражающегося автора (я, мол, так слышу) а, по определению Мандельштама, «сознание своей правоты». Каждое слово звучит убедительно и кажется единственно возможным.

      И вот ещё что. В 2003 году Русаков выпустил книгу, посвящённую памяти жены – поэту Людмиле СКАЧАТЬ