Он улыбался вспоминая, как прижималась к его плечу в танце, смеющаяся жена, он улыбался пока не встретился взглядом с остолбеневшим турком. Мгновенное возвращение к реальности сменило улыбку на оскал, и не отводя глаз от теперь испуганного надсмотрщика, он заговорщицки подмигнул ему.
Он никогда до этого не играл ни на одном инструменте и на барабане не умел ничего серьезней ритма, но веселая заводная мелодия, звучащая в его голове понеслась над морем.
Музыка вызвала в глазах рабов блеск, и невзирая на сыплющиеся вместе с дождем град ударов, они улыбались слушая, как внутри закипает кровь от переизбытка адреналина .
Сидящий на первой скамье огромный мавр бросил весло, и схватив цепь у самого штыря, вбитого в палубу, уперся ногами и раскачиваясь выдернул ее из древесины.
Подоспевший к нему надсмотрщик, не успел увернуться от такого импровизированного оружия, и тут же свалился к ногам мавра с проваленным черепом.
Он наблюдал как, схватившись по двое по трое, рабы выдергивают из палубы свои кандалы и уже вооруженные, вступают в схватку. Видел, как сплоченно они сражаются, оттесняя противника от нижней палубы, что бы дать возможность освободиться другим. И вот, уже беспомощные, перед лавиной ненависти турки в панике разбегаются по кораблю. Другие, по двое, по трое наскакивают на озверевших рабов. Они сражались, а он продолжал их подхлестывать незамысловатой мелодией. Через короткое время бой был окончен. Освобожденные рабы пошли искать спрятавшиеся остатки солдат, другие очищали палубу от тел, а остальные с удвоенными усилиями принялись уводить дромон от шторма. он опустил палочки на барабан и тишина непривычно опустилась на судно. тишина была умиротворяющей, дарящей покой, но в тоже время какой-то неуместной что ли.
И на нижней палубе кто-то запел. Сначала тихо, а потом песня становилась все громче и громче, и казалось, что все быстрей и быстрей уходит от шторма галера, подгоняемая людскими голосами.
Пубертатный период – время бунта, как бы это протекало в его жизни, если бы он был обычным подростком, он не знал, но здесь в стенах психушки его бунт выглядел тихо.
Он был способен не на многое. Иногда он заводил песню и наблюдал, как медленно сонные слушатели оживляются, и вот уже кто-то присоединяется к нему, и со слабым блеском в глазах подхватывает знакомую мелодию.
Он пел: «Ста-а-рый клён, ста-а-рый клён…», и мечтательность проступала на лицах изможденных старух. Он пел: «Ой, моро-о-оз, моро-о-оз…», и приосаниваясь, мужики подпевали. Но стоило ему запеть: «Встава-ай страна огромная…», почти сразу же прибегали санитары, наученные прошлым опытом. Он тогда пел интернационал, и все СКАЧАТЬ