2. Пятая осень
Минувшей ночью Я́рдис не сомкнул глаз ни на миг, но утром был на удивление бодр. Лихорадка предвкушения, пополам со священным трепетом, поднимала дыбом тонкий прозрачный пушок на его предплечьях, отчего кожа становилась пупырчатой и щекотно-колючей.
– Не едут? Мамушка, ещё не едут?
Он вскарабкался на лавку, поближе к окну, путаясь в длинном подоле нижней рубашонки – ещё детской, с младенческим обережным шитьём на отгнание хвори и смерти. На улицу в такой, конечно, уже не выйдешь – стыдно носить детское, когда тебе уже третий день как минула пятая осень, – но дома ещё можно. Тем более что вышитые мамушкой по рукавам акума́нты[1] давно стали Ярдису верными друзьями и внимательными слушателями.
Мать Ярдиса, непраздная четвёртым ребёнком – скорее всего, опять девчонкой, как в два предыдущих раза, – тепло улыбнулась и, не переставая месить тесто, украдкой смахнула плечом слезинку.
– Уж так тебе и не терпится, – с нежной грустью обронила она. – А вот как мать с сёстрами малыми оставишь, тосковать не будешь ли?
Ярдис оглянулся на мать и тихонечко спустился на лавку, сел под окном, обняв коленки; задумался, положив на них острый подбородок. Жалко, ох как жалко уезжать из родной деревни! Но ещё жальче будет, если окажется, что он, Ярдис, обыкновенный мальчишка – пшеничноволосый, зеленоглазый, улыбчивый, каких на севере Гриалии сотни. Нет, сотни сотен. Нет, сотни сотен сотен… Это ж сколько получится? Считать он ещё не горазд, но знает, что сотня – это много, очень много. У соседа вон гусей полсотни, а как будто целая река белых тел и оранжевых клювов: колышется и течёт, течёт по дороге, подгоняемая хворостинкой – ни конца, ни края…
Но если Ярдис окажется амарга́ном, если в нём дремлет не простая амра́на, как в обычном человеке, а её сильнейшая форма – поцелованный Первовечным ару́х, то тогда… Тогда… Тогда-а-а!.. Тогда быть ему Йамараном – стальным птичьим пером, продолжением руки Чёрного Вассала. И жить ему многие столетия, и вершить дела, какие сотням простых пшеничноволосых мальчишек и не снились. Вот бы отец гордился! Жаль, не дожил пару месяцев…
– Что притих? – окликнула его мамушка. – Серьёзный, будто думу большую думаешь. Иди лучше переоденься, а то как в такой рубашке к Отбору выйдешь? И не поверят, что свою пятую осень встретил.
Ярдис спустился с лавки, почесал за ухом дремавшего под ней кота и, украдкой макнув палец в стоящую на столе сметану, дал ему слизать, а потом поплёлся сменить рубашку. И правда, слишком уж большую думу СКАЧАТЬ