– С чего ты взял? – недоверчиво спросила я. – По-моему, ему просто жарко стало на улице торчать, и он решил охладиться.
– Ага! – засмеялся Димка. – А то над ним старшего начальства нет! Тогда бы уж самый главный охлаждаться пришел, а не этот. Они все время по одному бойцу в вагон сажают, когда волокут нас в депо. Чтобы мы там, в темноте, чего доброго не подготовили свержение исламской революции.
– Жаль, – расстроилась я. – А я думала, он просто хороший парень!
– Ну, может, он и хороший парень, – согласился Димка, – одно другому не мешает. Вот, представь, живет он где-нибудь тут, – Димка махнул в сторону желтой, уходящей за горизонт степи, – в хижине, с большой голодной семьей, а тут – бах! – революция! И можно вместо наследственной профессии чабана стать бойцом! Гордостью семьи!
– А как же ему автомат доверили? – удивилась я.
– Так и доверили, – захохотал Димка. – Вызвали под знамена исламской революции и вручили – защищай, мол, революцию, от любой угрозы. Вот почему их молодняк так часто жмет на курок случайно.
После смены колес нас оттащили на основной путь, прицепили к очередному локомотиву и перевезли через иранскую границу, после которой начиналась нейтральная полоса. Условно советско-иранская граница проходила по реке Аракс, но до реки и сразу после нее была та самая «ничейная земля, где нельзя стрелять», о которой рассказывал мне папа. Теперь я видела ее своими глазами: по серо-желтой равнине среди верблюжьих колючек отрешенно бродила одинокая тощая корова. Интересно, чья она – иранская или советская?! Или, может, нейтральная, как и полоса, на которой она пасется? Потому и такая худая, что ничейная.
Слово «граница» ассоциировалось у меня с симпатичным пограничником в зеленой форме с собакой – такая картинка имелась в школьном учебнике по чтению. Но вместо этого мы проезжали голую пыльную местность, где, кроме этой ничейной коровы, не было вообще никого и ничего. Ни забора, ни даже маленькой оградки.
Сонный Аракс лениво катил свои непрозрачные воды, поблескивая на солнце как рыбья чешуя. Казалось, что безжалостное солнце высушила вокруг все живое, кроме этой вялой, почти замершей реки. Перед въездом на мост из песка торчал одинокий покосившийся щит, с него нам махала красивая персиянка, прощаясь с отъезжающими при помощи подписи «Hoda hafez» («До свидания» – перс.) на латинице и на вязи. Видимо, прощальная картинка сохранилась еще с шахских времен: иранка на ней была без чадры.
Про советскую границу обычно упоминали в связи с тем, что она «на замке» и «враг не пройдет», и я представляла себе ее некой красивой высокой оградой, вроде кремлевской стены, вдоль которой выставлен почетный караул. Но и здесь не было подтянутого пограничника с ружьем наизготовку и бдительным псом. Но на нашей границе хотя бы имелась колючая проволока, натянутая между обшарпанными столбами. Димка сказал, что она под напряжением, а «симпатичные пограничники» сидят «вооооон в тех домиках на курьих ножках, СКАЧАТЬ