Из моей тридевятой страны. Елена Айзенштейн

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ годы писала о состоянии поэтического кризиса, все же «немым очевидцем природы» ей было быть неинтересно:

      От неусыпной засады моей

      не упасется ни то и ни это.

      Пав неминуемой рысью с ветвей,

      вцепится слово в загривок предмета. (1973)

      Умение «вцепиться» в слово, свою поэтическую родословную Ахмадулина ведет от Цветаевой, не случаен в данном контексте образ рыси – намек на игру в семье Цветаевых (Марина дочерью Алей звалась Рысью). Когда Ахмадулина писала о духе азиатства в себе («Незапамятный дух азиатства / до сих пор колобродит во мне»), она писала об одиноком скитальце, кочевнике-поэте, и вспоминаются «Скифы» Блока, «Сказка о черном кольце» Ахматовой и мифическая татарщина «Ханского полона» Марины Цветаевой («Мне скакать, мне в степи озираться…», 1956). А февральская метель, февральские «любовь и гнев погоды» посвящены Борису Пастернаку:

      Ручья невзрачное теченье,

      сосну, понурившую ствол,

      в иное он вовлек значенье

      и в драгоценность перевел.

(«Метель», 1968)

      Подобно своему гениальному предшественнику, Б. Ахмадулина «марала» тетрадь, чтобы переводить на поэтический язык все, что ранило или врачевало ее душу. «Словно дрожь между сердцем и сердцем, / есть меж словом и словом игра», – объясняла она своим читателям («Это я…», 1968). Творческое ремесло для Ахмадулиной сродни детской игре, труду художника или самой природе, создающей свои неповторимые зарисовки:

      Как это делает дитя,

      когда из снега бабу лепит, —

      творить легко, творить шутя,

      впадая в этот детский лепет.

(«Зимний день», 1960)

      Или работе дачника, спозаранок бредущего на участок:

      Лишь грамота и вы – других не видно родин.

      Коль вытоптан язык – и вам не устоять.

      Светает, садовод. Светает, огородник.

      Что ж, потянусь и я возделывать тетрадь.

(1981)

      Слово Ахмадулиной материально, вещно, эквивалентно Жизни, точно замещает реальность. В нем простор райского сада: «Я вышла в сад, но глушь и роскошь / живут не здесь, а в слове «сад». / Оно красою роз возросших / питает слух, и нюх, и взгляд» (1980). Умение преображать мир охватывает столь непоэтичную, окрашенную страданием область медицины, когда уют проникает в действие лекарства – прозаической валерьянки: «И вот теперь разнежен весь мой дом / целебным поцелуем валерьяны, и медицина мятным языком / давно мои зализывает раны (1962). Всякая больница – место неуютное, печалью не только твоей, но и чужой хвори. Одно из замечательных стихотворений Ахмадулиной, обращенное сразу к двум Борисам – Мессереру и Пастернаку, написано в момент болезни («Когда жалела я Бориса…», 1984). Ахмадулина в тот час жизни была тяжело больна, но вместо ужаса и страха смерти, в памяти воскресает пастернаковское стихотворение:

      Когда жалела я Бориса,

      а он меня в больницу вез,

      стихотворение «Больница»

      в глазах стояло вместо слез.

      У Пастернака СКАЧАТЬ