Когда зацветет терновник. Мара Вересень

Чтение книги онлайн.

      Когда Томаша еще не было, а мама была, Лорка два года подряд ходила в школу при молельном доме. Там учили грамоте: Уложению Хранителей, счету и литерам, своим и элфие́н’ри́е. Уложение вдалбливал жрец, нудный длинный лысый мужик с дряблой шеей и блеклыми, как у снулой рыбины глазами, а остальному учил весковый грамотей Лексен. Тот был молодой, волос носил длинный и по городской моде вязал на затылке косицу. Учил хорошо, но мог вытянуть поперек спины розгой за баловство или незаученный урок.

      Со всей их Выгони, а веска была большая, сорок дворов, ближних Сосенки и Крепи не набиралось и двух дюжин выучей, а уж девок и вовсе можно было по пальцам счесть. К чему девке грамота? Учись хозяйство вести, у печи управляться, шить, да прясть, а замуж пойдешь – за мужем ходить, да деток растить.

      – Не елфи, неучи, а элфие, что значит «долгоживущие», – вещал грамотей, расхаживая перед тремя рядами парт, время от времени останавливаясь и покачиваясь с носка на пятку. – Вот наш Грин вырастет, поедет в город с отцом на ярмарку, а там, в толчее, тин элле́7 ногу-то и оттопчет. Как извиняться будешь, Гринька?

      Рослый сын лавочника и купца Ермила мучительно краснел, пытаясь выдавить чужинские слова. Язык отчаянно сопротивлялся и вместо аст аэн8 тʼана́миэ9, тин элле (примите извинения, уважаемый) у него выходило аста энт а́нами, тиэ́н илле10 (возьми змею бледную, сияющее существо). Грамотей кривился, будто у него кто над ухом гвоздем по стеклу возил, в классе хихикали, а кто и в голос смеялся. Гринька краснел еще сильнее, смотрел в пол, получал от Лексена задание и шел к доске, где долго скрипел мелом, выводя непослушные литеры и не мог понять, на кой ему сдались елфские глаголи. Как, впрочем, и большинству сидящих за партами.

      * * *

      Лорка никогда эльфов не видела, чтоб вот так близко, а без своих серебряных масок они вообще в землях тинт, так на их языке звались люди, редко появлялись. Девушка покатала слово на языке, как сухую горошину. Тинт. Так звенела струна старой лютни, на которой играла мама. Всегда только одну песню на элфиенʹриа. Лорка потом сама ее перевела.

      Лютни не стало в тот же день, что и мамы. Отец разбил, чтоб не помнить, как служки из молельни заворачивали маму в серый саван, как тянули «прощание» собравшиеся во дворе весчане, как выносили, как сыпали пеплом дорогу от крыльца к жальнику. Лорка не была ни на погребении, ни на тризне в молельне, нужно было смотреть за новорожденным братом. Руки дрожали, такой он был маленький и тихий. Почти не плакал, хотя другие младенцы, которых Лорке видеть и держать доводилось, орали так, что уши закладывало. Брат не плакал, и Лорка не стала. Она потом, когда никто не видел.

      Отец вернулся с тризны, страшный и черный, похожий на беспокойника мертвым застывшим взглядом. Долго стоял посреди комнаты, а потом чужим голосом сказал:

      – Кончились твои гульки, дочка, ты теперь тут хозяйка. – Снова помолчал, разглядывая кряхтящий кулек у нее в руках, и спросил: – Как малого назвала?

      – Та́эм илле́нСКАЧАТЬ