Возвращение с Западного фронта (сборник). Эрих Мария Ремарк

Чтение книги онлайн.

      – Ты думаешь?

      – Конечно.

      Он спрашивает еще раз:

      – Ты думаешь?

      – Это точно, Франц. Только сначала тебе надо оправиться после операции.

      Он дает мне знак подвинуться поближе. Я наклоняюсь над ним, и он шепчет:

      – Я не верю в это.

      – Не говори глупостей, Франц, через несколько дней ты сам увидишь. Ну что тут такого особенного? Ну отняли ногу. Здесь еще и не такое из кусочков сшивают.

      Он поднимает руку:

      – А вот посмотри-ка сюда; видишь, какие пальцы?

      – Это от операции. Лопай как следует, и все будет хорошо. Кормят здесь прилично?

      Он показывает миску: она почти полна. Мне становится тревожно.

      – Франц, тебе надо кушать. Это – самое главное. Ведь с едой здесь как будто хорошо.

      Он не хочет меня слушать. Помолчав, он говорит с расстановкой:

      – Когда-то я хотел стать лесничим.

      – Это ты еще успеешь сделать, – утешаю я. – Сейчас придумали такие замечательные протезы, с ними ты и не заметишь, что у тебя не все в порядке. Их соединяют с мускулами. С протезом для руки можно, например, двигать пальцами и работать, даже писать. А кроме того, сейчас все время изобретают что-нибудь новое.

      Некоторое время он лежит неподвижно. Потом говорит:

      – Можешь взять мои ботинки. Отдай их Мюллеру.

      Я киваю головой и соображаю, что бы ему такое сказать, как бы его приободрить. Его губы стерты с лица, рот стал больше, зубы резко выделяются, как будто они из мела. Его тело тает, лоб становится круче, скулы выпячиваются. Скелет постепенно выступает наружу. Глаза уже начали западать. Через несколько часов все будет кончено.

      Кеммерих не первый умирающий, которого я вижу, но тут дело другое: ведь мы с ним вместе росли. Я списывал у него сочинения. В школе он обычно носил коричневый костюм с поясом, до блеска вытертый на локтях. Только он один во всем классе умел крутить «солнце» на турнике. При этом его волосы развевались, как шелк, и падали ему на лицо. Канторек гордился им. А вот сигарет Кеммерих не выносил. Кожа у него была белая-белая, он чем-то напоминал девочку.

      Я смотрю на свои сапоги. Они огромные и неуклюжие, штаны заправлены в голенища; когда стоишь в этих широченных трубах, выглядишь толстым и сильным. Но когда мы идем мыться и раздеваемся, наши бедра и плечи вдруг снова становятся узкими. Тогда мы уже не солдаты, а почти мальчики, никто не поверил бы, что мы можем таскать на себе тяжелые ранцы. Странно глядеть на нас, когда мы голые, – мы тогда не на службе, да и чувствуем себя штатскими.

      Раздевшись, Франц Кеммерих становился маленьким и тоненьким, как ребенок. И вот он лежит передо мной – как же так? Надо бы провести мимо этой койки всех, кто живет на белом свете, и сказать: это Франц Кеммерих, ему девятнадцать с половиной лет, он не хочет умирать. Не дайте ему умереть!

      Мысли мешаются у меня в голове. От этого воздуха, насыщенного карболкой СКАЧАТЬ