Доктор аккуратно зашил ей порез, но она беспокоилась не столько о себе, сколько о своем платье. Она настояла, чтобы он ни в коем случае не резал рукав, чтобы добраться до раны, а распорол шов, и он так аккуратно распарывал рукав, стараясь ей угодить, что я не мог сдержать улыбки.
– Рука-то заживет, а платье нет, – объяснила она. – А оно дорогущее.
Порез оказался глубоким и рваным, с застрявшими в нем осколками стекла. Софи с интересом смотрела, как доктор делал ей местную анестезию, чистил и зашивал рану. Интересно, что вообще может выбить ее из колеи?
Утром она встала бледной и с дрожащими руками, но продолжала оставаться все такой же ровной и сдержанной. Я собирался ей сказать, чтобы она оставалась в постели, но, когда я в половине девятого, накормив лошадей и вычистив денники, вернулся в дом, она уже спустилась на кухню. Сидела за столом в моем халате и тапочках, курила сигарету и читала газету. Под глазами у нее темнели синяки, и по ее лицу сразу было видно, что ей уже тридцать два. Я подумал, что ее перевязанная рука, наверно, болит.
Когда я вошел, она спокойно подняла глаза.
– Привет, – сказал я. – Кофе хотите?
– Очень!
Я сварил кофе в кофеварке.
– А я вам его наверх принести собирался.
– Я довольно плохо спала.
– Ну, еще бы!
– Я услышала, как вы вышли во двор. Увидела вас из окна и подумала, что, наверно, стоит спуститься.
– Как насчет тостов? – спросил я.
Против тостов она ничего не имела, так же как и против поджаренного бекона. Пока я готовил, она оглядывала мою по-спартански обставленную кухню и наконец задала висевший в воздухе вопрос:
– Вы не женаты?
– Развелся.
– И, похоже, довольно давно.
– Совершенно верно, – усмехнулся я. Женился, раскаялся, развелся. И не спешил повторять ошибку.
– Не могли бы вы одолжить мне какую-нибудь одежду, в которой я буду выглядеть не слишком странно?
– Ну… Свитер, джинсы… Устроит?
– С серебряными туфлями это будет смотреться изумительно! – сказала она.
Я сел за стол рядом с ней и стал пить кофе. Лицо у нее было не столько красивое, сколько миловидное – его прелесть заключалась не в чертах, а в красках и в выражении. Брови и ресницы – рыжевато-русые, глаза – светло-карие, губы без помады – нежно-розовые.
Я начал понимать, что в ее манере держаться нет ничего агрессивного. Она просто не позволяла никому относиться к себе покровительственно или принижать ее лишь потому, что она – женщина. Неудивительно, что некоторым мужчинам это не нравится. Но ее коллеги наверняка считают ее надежным товарищем.
СКАЧАТЬ