Валюторея. Повесть-провокация. Станислав Валерьевич Ефанов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ астерянность, любопытство. Одно растворяется в другом, меняются цвет и консистенция – диффузия во всей что ни на есть красе. Из пробирки валит густой дым, застилает глаза, и глазам сначала щекотно. Но скоро дым начинает резать не хуже скальпеля, и Кашкин жмурится, Кашкин часто моргает, чтобы омыть слизистую глаза собственной слезой.

      А доктор нет; доктор, что сидит напротив Кашкина, не моргает. Доктор распахнул глаза и упёрся взглядом в лежащий на столе прозрачный пакетик. Пакетик со сложенной бумажкой внутри. Бумажка цветная. На ней полосочки, разводы, рисунки и цифры. Вполне знакомые каждому цифры: единичка и ноль. Возможно, внутри прячутся ещё нули, но виднеется только один ноль и одна единичка. Ноль, вопреки устоявшейся поговорке, с палочкой.

      Доктор переводит взгляд на Кашкина. В этом взгляде старого усталого сенбернара Кашкин читает мольбу: ну скажи, что ты это придумал, что всё это неправда, а? Я даже сердиться  не буду. Ну не шутят же с такими вещами! Смотри, сколько времени с тобой возимся. Пощади! Скажи, что розыгрыш, фокус какой-то (отличный фокус, кстати), ну же!

      Но взгляд у Кашкина – чёрт бы подрал этого Кашкина, – взгляд у Кашкина честный. И молчит он тоже честно. Иное молчание правдивее самых честных слов. Добавить Кашкину нечего. Улика перед доктором. И доктор переходит к последней попытке:

      – Вы уверены, что ничего такого не ели накануне? Ну, с повышенным содержанием формованной целлюлозы? – доктор пытается иронизировать, но ирония получается скисшая. – Знаете, как это бывает: тёща, к примеру, закатает в пирожок бумажку, и она попадётся кому-нибудь из домашних! Бумажка, в смысле, а не тёща, хе-хе. Очень весело. В фанты играть можно.

      В фанты… Какие могут быть фанты, когда…

      – Тёща не готовит для меня пирожков, – застоявшимся ядом отвечает Кашкин. И добавляет, ещё строже: – И ничем таким с повышенным содержанием целлюлозы я не питаюсь.

      Ответ уничтожил последнюю надежду доктора. Сломал. Сокрушил. Стёр в порошок. Испепелил. Надежду на то, что не придётся ему разбирать этот немыслимый, чудовищный, не постижимый даже самому дерзкому уму случай. И доктор безразлично, как приговорённый к казни, снова подносит к свету рентгеновский снимок.

      – А УЗИ? – без надежды спрашивает он у сестры, что сидит рядом. – Что УЗИ?

      – Ничего подозрительного, Палсемёныч.

      Ничего подозрительного. И Палсемёныч обречённо возвращается к рентгеновскому снимку, но через секунду сдаётся.

      – Н-да… – опять это «н-да». – Что-то не нахожу я у вас здесь золотовалютного резерва нашей страны.

      И звучит это теперь совсем без иронии.

      – А вы уверены вообще, что они, – доктор кивает на прозрачный пакетик, – настоящие?

      – Я велосипед дочке купил, – бурчит Кашкин, который ненавидит доказывать правду.

      Доктор откладывает снимок. Снимок предал доктора. Снимок не показал, где же внутри Кашкина печатный станок. И доктор выносит приговор:

      – Боюсь, – со вздохом, – медицина тут бессильна. Во всяком случае, областная.

      И добавляет, застенчиво поведя плечом, и Кашкин видит в этом движении сокрушительное бессилие медицины:

      – В райцентр вам. А ещё лучше, в Москву сразу. Направление мы вам выпишем.

      Без ножа просто режет, по живому.

      – Но что-то же можно сделать? – паника в голосе Кашкина.

      Доктор молчит.

      – Ведь когда я, – Кашкин запинается, чтобы подобрать слово поприличнее, – когда… они… ну, выходят, то больно очень. У них края такие острые. И жёсткие.

      Теперь мольба уже в голосе Кашкина. А доктор Кашкину почти завидует. Доктор не понимает, почему такому дураку такое счастье. И сестра ещё тоже:

      – А когда монеты со звоном высыпаются, то монетный двор прямо!

      И с хихиканьем смотрит то на Кашкина, то на доктора, то на доктора, то снова на Кашкина. Но скоро понимает: юмор не оценили, и напускает на себя важный вид:

      – Что писать-то, Палсемёныч?

      Палсемёныч не знает, что писать. Палсемёныч вертит в пальцах шариковую ручку, подносит ко рту, грызёт колпачок. Совсем как застрявший над задачкой школьник. Наконец растерянно поднимает плечи и выносит решение, уставившись в пустоту:

      – То и писать: валюторея.

      Валюторея

      Глава 1. Какая цаца!

      Обычно дочь бежит встречать и тянет новый рисунок с криком: «Папочка, смотри, что я для тебя нарисовала!»

      Лиза.

      Кашкин хотел сына, мальчишку-сорванца. СКАЧАТЬ