Аристид Иванович весь был в чёрном: костюм, рубашка, галстук. Почернели даже его угрюмые глаза.
– Ничего страшного, – ответил он на мой взгляд, – просто я только что с похорон.
– Я вам нужен?
Он улыбнулся. Он улыбался, поджимая, а потом слегка выпячивая губы, складывавшиеся в засохший, уродливый бутон.
– Вся эта парапсихология – ерунда на палочке, – сказал он непререкаемо.
– И зачем вы тратите деньги на ерунду?
– Не скажу.
Я удовлетворился ответом. Старик потёр руки и тяжело, внушительно прошаркал к – как это назвать – секретеру, бюро, шкафчику: странное жёлто-розовое дерево, ящички, бронзовые штучки. Из ящичка появились деньги, из-за дверцы – бутылка и стаканы. Невесомые новенькие кредитки твёрдо, гладко легли мне в руку.
– Вообще-то ни за что я столько не беру.
– Это что, профессиональная этика?
– Нет, дисциплина. Чтобы не распускаться.
Мы сидим у окна, на круглом столике между нами только-только умещаются посуда и пепельница. Аристид Иванович поднимает руку. (Потом я видел это неоднократно: движение, которым смертельно уставший человек снимает очки.) Крутнувшись, очки замирают в пальцах, локоть замирает на краю стола. Старик к чему-то прислушивается.
– Всё ещё не верите в мертвых? – поддразнил я.
– Я слишком старый, чтобы во что-либо верить или не верить, – сказал он сердито и посмотрел так, что я поспешил кивнуть: «Старый, да, старый».
– В споре, – сказал он, – выигрывает не тот, кто прав, и не тот, кто громче кричит. Последнее слово всегда за тем, кому всё равно. Он один умеет ждать.
– А остальные это знают?
– А какая разница?
– Человек нуждается в подтверждении со стороны, – сказал я. – Как он будет знать, что выиграл, если ему никто об этом не скажет?
Аристид Иванович плеснул словами и по бокалам одновременно: ворчливый голос и ловкое уютное движение.
– Существует же логика, умение сопоставлять и анализировать.
– Таблица умножения – это ещё не вся мудрость мира.
Он досадливо перекосился.
– Жаль, что вы поняли меня именно так.
Снаружи по стеклу шуркнула обломившаяся ветка. Я обратил внимание на свежевымытый блеск стекла. Обратил внимание на чуть затхлый запах от книг и старых вещей. Во всём было что-то располагающее к дрёме, словно комнатка – дом, в который комнатка была впаяна – может быть, и весь остров, в почву которого дом когда-то врос, – покачнулись, как гамак, подвешенный в центре полуденного, СКАЧАТЬ