деликатность, моя вера в презумпцию невиновности в адюльтерных делах и моя героическая расчётливость дружно остановили меня в самый последний момент, когда пламя забвения уже готовилось пожрать мучительное тепло лона Вероники и спасительную прохладу её дыхания – вместе со всем тем, с чего начиналась эта история. Ограниченное участие Вероники, её некоторая отстранённость от сюжета сна и её невнимание ко мне – всё это могло быть выдумано мной позже, с мелочной целью оградить себя от ненужных обязательств, от возможной будущей привязанности к её непрочному фантому, и от тех слов, которые мне хотелось ей сказать. Возможно, под влиянием наступающего блаженства я был бы довольно косноязычен, но в определённые моменты даже невнятное бормотание, исходящее от самого сердца, звучит достаточно благозвучно – всё дело тут в точно подобранных интонациях. Упомянутое мною блаженство не просто ловкий оборот речи или преувеличение – я впал в то редкое состояние, когда проклятые шипы внешнего мира, так щедро украшенного поддельными преувеличенными цветками, уже не могли дотянуться до моих чувствительных нервов. Я погружался в нежнейшую обволакивающую бездну, с удивительно точно подобранным количеством тепла, с обитыми тончайшим шёлком стенами и с легчайшими вибрациями поверх успокаивающей неподвижности – и капризное сопротивление этому погружению, судорожные попытки спастись, природная трусость и страх перед возможными последствиями, всё это постепенно становилось неважным, покорно уходило прочь, в какое-то второстепенное ответвление той же бездны, что медленно и неуклонно поглощала меня самого. Но и в этом моём состоянии, так явно отдающем каким-то первобытным внутриутробным уютом, я не утратил способности наблюдать за собой – с тем неудобством, что острота моего зрения размывалась миллиардами химических хищников, атакующих мой счастливый мозг, или то, что бывает вместо мозга в головах у подобных мне удачливых сновидцев, которым выпадают такие замечательные ночные приключения. Мои объятия были совершенно искренни, мои поцелуи были нежны и страстны, мои телодвижения были целомудренны и настойчивы – одним словом, я прекрасно справлялся с тем утончённым, почти балетным дивертисментом, что достался мне как бы случайно, но с каким-то далеко идущим умыслом, который ещё предстояло разгадать, но в другое время и при других обстоятельствах. Прелесть этого далёкого сна, сильно приукрашенная моей благодарной памятью, ведёт меня в тупик бесполезного многословия – собственно говоря, я пытаюсь сказать совсем простую вещь. Я наслаждался телом Вероники, но не придавал большого значения тому, что это было именно её тело. С некоторым смущением я берусь предположить, что мог бы не заметить подмены, будь она сделана достаточно аккуратно – в одну из тех пауз, когда я достигал дна упомянутой бездны, и отвлекался на некоторые усилия, необходимые для подъёма наверх,
СКАЧАТЬ
