я приближался к тебе или протягивал руку, то ты мычал. Боялся меня. Ходил под себя и часто у тебя из глаз шли слёзы, видать рука беспокоила. Прошло почти два месяца, когда рука у тебя зажила и даже почти окрепла, но ты все равно молчал. Тогда я решил, что ты головой повредился, вызвал нам такси и отвез тебя в Джанелидзе, в отделение неврологии. Там тебя подержали три дня и определили сюда. Я был тяжелым больным, поэтому шесть месяцев я провел в отделении для «активных» дуриков, которых привязывали к кроватям. Меня разумеется никто не привязывал. Я мог только медленно, раскачиваясь как сонный малыш, ползать на четвереньках. Потом, когда персонал окончательно убедился, что я все таки не агрессивен, более того, делаю успехи, меня решили перевести на отделение к более адекватным, так сказать. Гена приходил ко мне удивительно часто, несколько раз он был и на отделении, некоторые пациенты знали его и мою историю, но знали частично, о том что я был таким же как Виктор разговор как то никогда не заходил. Просто знали, что меня перебитого и беспомощного он выходил, почему я попал сюда, вопросом никто не задавался. Так прошло два года. Гена попал в аварию, ездил с мандаринами с овощной базы на Софийской, однажды утром торопился и подъехал слишком быстро для легкого морозца к перекрестку, тормозной путь как две серые стрелы уходил до того места, где в него врезался грузовик с полуприцепом, арбузы вез вроде. Когда рассказывали мне про это, у меня в голове возник образ умирающего Гены, с перекрученной рукой, разорванными селезенкой и кишками, деформированной грудной клеткой, смотрящего, как бабки и утренняя пьянь с дискотек и гулянок налетели на его мандарины, покрывшие всю поверхность дороги. При ударе обрешетка прицепа треснула, тент порвался и сотни полторы арбузов тоже улетели на дорогу. Такой фруктово-ягодный коллапс. Мне было жаль его так сильно, но я ничего не мог сделать, чтобы выйти отсюда. Моего Гену, моего спасителя, похоронили где то, его хрущовка – двушка осталась пустой. Вот и нет Гены, остался я один совсем. Не то чтобы я к нему прямо привязался, но этот человек меня радовал, хоть и был он сам по себе совсем безрадостным. Однако за два месяца до своей кончины, он подарил мне самый великий и в то же время самый опасный символ моей новой эпохи. Он принес мне ключ. Ключ, который сразу же стал тянуть мою память в зоны моего мозга, с которых я мог считывать информацию. Ключ, который в то же время сразу запустил мой маятник краха сознания. Моим ключом был поезд. Конечно тогда ни Гена, ни я не понимали, что оказалось в моих руках. Тогда в моих руках был небольшой журнал. Он просто принес его с собой. Даже не журнал, а такая газета рекламных объявлений, выполненная более качественно, чем то, что раздают по утрам у входа в метро. Как то она оказалась у меня в руках, не помню, вроде у Гены она в карман плаща не влезла и он положил ее рядом на столе. Я листал картинки, читать я конечно тогда ни «гу-гу», да вообще с чтением и письмом дела хуже всего. И тут
СКАЧАТЬ
