ударила по лицу. Зацепила меня пуля германская, да нехорошо так. Не зря весь день муторно было, не уберёгся, должно полагать. Упал я, лежу, душа из меня вон выходит, и словно облетает нас, сверху наблюдает. Больно тяжёл оказался обер-лейтенант для наших героев, еле волокут его вдвоем. Востряков как Моська перед слоном скачет, что-то выкрикивает, один Троянов, впрочем, как и всегда, не растерялся, меня подхватил, взвалил на спину, бежим, ломимся сквозь бурелом, как сохатые, а сзади крики, пальба, топот. Пули противно так вокруг марш смерти насвистывают. Немцы быстро опомнились и организовали погоню. И понимаем: всё, не уйти нам, догонят, больно уж тяжёлые мы: пленного едва-едва тащим и меня – то ли раненого, то ли уже бездыханного. Что-то делать надо, причём срочно. И словно сверху вижу я, как Востряков с Трояновым сцепились. Поручик коршуном наседает: всем не уйти, раненого все равно не донесём, оставить нужно, а Троянов упёрся и совсем уж что-то совершенно странное и несусветное говорит: «С задания возвращаются либо все, либо никто». Востряков наганом размахивает, что-то про боевую обстановку талдычит, мол за неподчинение офицеру – расстрел на месте, Троянов грудью в дуло револьвера упёрся и говорит: «Давай, вашбродь!» Не поверите, он никогда ни меня, ни поручика Лебедева «вашбродью» не называл, всегда уважительно, по имени-отчеству, а тут, словно по кличке собачьей обозвал. У Вострякова хватило ума… или, наоборот, характера не хватило – только не выстрелил он. Все семь вёрст, ни на секунду не останавливаясь, нёс меня на себе Троянов по лесу, словно верный конь, я не думал, что такое вообще возможно, чудо, наверное, случилось, только не догнали нас немцы. Переползли мы нейтральную полосу, свалились в свои окопы. Троянов даже не передохнул, хотя, как сам на ногах держался – непонятно – поволок меня в лазарет. Доктор только взглянул и говорит: «Зря старались, не доживёт ваш товарищ до утра». Троянов не унимается, кричит, револьвер выдернул, под нос доктору суёт: «Вынимай пулю!». Доктор спорить не стал, сказал только как-то слишком равнодушно: «От того, что Вы меня застрелите, Ваш товарищ здоровее не станет». В общем, если доктору верить, не жилец я был. Лежу бесчувственный, с жизнью расстаюсь потихоньку. Вдруг сознание словно на несколько минут вернулось: подходит ко мне сестра милосердия, сама красива до невозможности, словно светится неземной красотой. Посмотрела на меня, погладила ладонь и говорит: «Не тужи, солдатик, поправишься ты». Даёт мне три пилюли. «Первую, – говорит, – выпей сейчас, вторую утром, а к полудню – третью». Проглотил я пилюльку, сестра из поильника запить дала и пошла дальше по лазарету между ранеными. Зажал я пилюли в кулаке и опять провалился в забытьё. Точнее, заснул. Просыпаюсь утром и чувствую: лучше мне. Намного лучше. Проглотил вторую пилюлю – и снова спать. Подходит доктор и глазам не верит: я не только не умер, а, наоборот, на поправку резко иду, так не бывает, просто чудо расчудесное. Спрашивает,
СКАЧАТЬ
