Шерлокиана. Смерть русского помещика и другие правдивые истории. Сергей Юрьевич Борисов

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ Карамазова-старшего. Ведь все так точно совпало с тем, что ему десятки и сотни раз мерещилось.

      Несколько минут мы сидели молча, пока я не рассмеялся.

      – Нет, Холмс! Ваши слова – гипотеза, которая составила бы честь писателю, психиатру. Но вы же признаете только факты! А их как раз у вас и нет.

      – Чем был убит Федор Павлович? – неожиданно резко спросил Шерлок Холмс, наклоняясь ко мне.

      – Пестиком, – пролепетал я, озадаченный вопросом.

      – Разве?

      Я потянулся за книгой, но Холмс движением руки остановил меня.

      – Не трудитесь. Я вам напомню. Смердяков говорит: «Я тут схватил это самое пресс-папье чугунное, на столе у них-с, фунта три ведь в нем будет, размахнулся, да сзади его в самое темя углом». Заметьте, Уотсон, углом! Там почему же на суде фигурировал пестик? Да потому, что удары были действительно нанесены им! И тут вы, возможно, сами того не желая, оказываетесь правы. Пестик! Вот факт, на котором базируются мои рассуждения. Даже если бы ошиблись медики, осматривавшие тело Федора Павловича Карамазова, даже если бы они не обратили внимание на то, что ранения имеют совершенно иные характерные особенности, чем при ударе достаточно длинным округлым предметом, то суд присяжных, в те времена только-только введенный в России3, не упустил бы этой детали и исправил оплошность. Но если Карамазов-старший был убит пестиком, а не пресс-папье, как утверждал Смердяков, то и убийца не он. Это очевидно, Уотсон! Кстати, лакей уверял, что вытер пресс-папье и поставил его на место. Да будет вам известно, что уничтожить следы крови отнюдь не так просто, как думают некоторые, а потому любой человек, вооруженный увеличительным стеклом, сразу бы понял, в чем дело.

      Я был не просто обескуражен доводами Холмса, я был раздавлен ими. А он между тем все так же методично ронял слово за словом.

      – Вспомните последний разговор Смердякова с Иваном Карамазовым. Смердяков находится в состоянии крайнего нервного возбуждения, он балансирует над бездной, имя которой – Безумие. Не логично ли, в таком случае, допустить, что его мучают сомнения, что остатки разума протестуют против утверждения «я убил». И самоубийство Смердякова – это не раскаяние, не крушение надежд, это невозможность сосуществования в одном человеке двух полярных, взаимоисключающих «я»: Я-убийца и Я-не убийца. Измученное сознание лакея не выдерживает этой раздвоенности. Своим самоубийством Смердяков лишает суд не обвиняемого, но свидетеля, так как нет гарантии, что не найдется человек, который, выслушав его путаный бред, сможет разобраться в истинном течении событий. Другое дело, принял бы суд во внимание показания Смердякова? Ведь, что ни говори, а Смердяков психически больной человек, то есть человек с ограниченной ответственностью. Думаю, что нет.

      Я слушал Холмса, а на языке уже вертелся вопрос. Когда Холмс умолк, я вскричал в возбуждении:

      – Но кто же тогда убийца?

      – Римляне вопрошали: «Кому это СКАЧАТЬ