Мещане. Алексей Писемский

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ вон тут лопнула, на которой он висел, – доложил он, показывая портрет барину.

      – Потому что ты не снял его, а сдернул, – сказал тот.

      – Да кто ж до него дотянется туда! – почти крикнул Прокофий.

      – Ну, пожалуйста, не оправдывайся! – остановил его Бегушев.

      Прокофий на это насмешливо только мотнул головой и ушел.

      Бегушев передал портрет Тюменеву, который стал на него смотреть – сначала простым глазом, потом через пенсне, наконец, в кулак, свернувши его в трубочку.

      Бегушев с заметным нетерпением ожидал услышать его мнение.

      – Elle est tres jolie et tres distinguee[7], – произнес, наконец, Тюменев.

      – Да!.. Так! – согласился с удовольствием Бегушев.

      – Что она?.. – При этом Тюменев нахмурил несколько свои брови. – Замужняя, разводка?

      – Разводка!

      – Формальная?

      – Нет!

      Тюменев снова начал смотреть в кулак на портрет.

      – Знаешь, – начал он, придав совсем глубокомысленное выражение своему лицу, – черты лица правильные, но склад губ и выражение рта не совсем приятны.

      – Это есть отчасти! – подтвердил Бегушев.

      – Нет того, знаешь, – продолжал Тюменев несколько сладким голосом, – нет этого доброго, кроткого и почти ангельского выражения, которого, например, так много было у твоей покойной Наталии Сергеевны.

      – Эк куда хватил! Наталий Сергеевен разве много на свете! – воскликнул Бегушев, и глаза его при этом неведомо для него самого мгновенно наполнились слезами. – Ты вспомни одно – семью, в которой Натали родилась и воспитывалась: это были образованнейшие люди с Петра Великого; интеллигенция в ихнем роде в плоть и в кровь въелась. Где ж нынче такие?

      – То есть как где же? – возразил с важностью Тюменев. – Вольно тебе поселиться в Москве, где действительно, говорят, порядочное общество исчезает; а в Петербурге, я убежден, оно есть; наконец, я лично знаю множество семей и женщин.

      – Гм! Петербург! Нашел чем хвастать! Изящных женщин в целом мире не стало! – сказал с ударением Бегушев и, встав с своего места, начал ходить по комнате. – Хоть бы взять с того, курят почти все! Вот эта самая госпожа, – продолжал он, показывая на портрет Домны Осиповны, – как вахмистр какой-нибудь уланский сосет!.. Наконец, самая одежда женщин, – что это такое? Наденет в полпуда ботинки, да еще хвастает, поднимая ногу: «Смотрите, какие у меня толстые подошвы!», а ножища-то тоже точно у медведицы какой. Все-с сплошь и кругом превращается в мещанство!

      – Старая, любимая песня твоя! – произнес Тюменев.

      – Да, – продолжал Бегушев, все более и более разгорячаясь, – я эту песню начал петь после Лондонской еще выставки, когда все чудеса искусств и изобретений свезли и стали их показывать за шиллинг… Я тут же сказал: «Умерли и поэзия, и мысль, и искусство»… Ищите всего этого теперь на кладбищах, а живые люди будут только торговать тем, что наследовали от предков.

      – Но что ж СКАЧАТЬ