нельзя и счетом одолеть. Когда же всмотришься в причины этих дел, то видишь: все они основу потеряли. Поэтому „И“, „Перемены“, говорят: „Ошибся ты в доле хоть самомалейшей – разница будет в тысячу верст“. И потому надо сказать, что когда убивает подданный князя и сын убивает отца своего, то этому будет причина совсем не в одном каком-нибудь утре иль вечере только. Их медленное просачиванье – дело, давно уже начавшееся. И вот почему тем, кто царством владеет, нельзя не познать „Чуньцю“. Ведь вот пред тобою стоит клеветник, а ты его не замечаешь. Сзади тебя разбойник стоит, а ты о нем и не знаешь. И те, кто у высших на службе, не могут не знать „Чуньцю“. Ведь когда они свято блюдут свое честное, правое дело, не узнают они, в чем его правота, а когда им случится столкнуться с делами порядка иного, мятежной эпохи смут, то они не поймут, какой будет временный выход. И если у людей их государь или отец не вникнет в основную мысль „Чуньцю“, то им придется лишь прослыть родоначальниками зла. А всякий сын или слуга и подданный монарха своего, коль он не вникнет в основную мысль „Чуньцю“, то он, наверно, попадет под казнь за то, что трон украл, злодейски умертвил отца, известен будет всем, как уголовный смертник он. По существу, все эти господа считают, что творят добро, но по незнанью своему идей „Чуньцю" подвергнутся пустому только слову и не посмеют отказаться от вины. Теперь все те, кто не вникает в истины, которых ритуал-канон и человеческая честь исполнены в себе, дойдут и до того, что государь себя не будет уж вести как государь, а подданный его слуга – как подданный слуга. Отец не будет сам отцом, а сын – вести себя как сын. Но если государь ведет себя не так, как государь, то будет бунт; и если подданный слуга ведет себя не как слуга, его казнят; и ежели отец уж не отец, то он беспутный человек; а сын, который уж не сын, он непочтительный наглец. Вот эти все четыре поведенья являются огромнейшим проступком средь всех других в Стране под небом. Тогда „Чуньцю“ присваивает им название огромного проступка пред всей Страной под небом нашим, и это люди принимают, не смея от названья отказаться. Вот почему „Чуньцю“ есть величайший патриарх уставного и лучшего средь мира поведенья и честного сознания людей. И то сказать, уставный ритуал наш „Ли“ нам запрещает уж тогда, когда ничто еще не совершилось, а наш закон на нас распространяется тогда, когда предосудительное дело уже свое имело место. Легко нам наблюдать, как применяется закон, но то, в чем заключается запрет в каноне „Ли“, нам, в общем, трудно это знать».
Ху Суй теперь мне говорит: «В дни, когда жил Конфуций, над ним просветленного не было ведь государя, а внизу он не мог себе должность найти по душе. Поэтому он сочинил „Чуньцю“, на века свесил нам сквозные лишь слова, чтоб ими разрубить всю суть уставных максим – ли и чести человека – и. Он этим на себя взял роль закона, который исходил бы от царя, единственно приемлемого честью. Теперь же вы, почтенный господин, вы над собой имеете судьбой вам данного
СКАЧАТЬ
