Тридцатая любовь Марины. Владимир Сорокин

Чтение книги онлайн.

      Легким жестом картежника он сложил веер в тоненькую колоду и протянул:

      – Je vous pris adopter cela a signe de ma pleine disposition.

      – Мерси в Баку…

      Марина взяла деньги и сунула в сумочку.

      Валентин снял с вешалки плащ и, словно тореадор, протянул ей:

      – Прошу.

      Она поймала руками рукава:

      – Спасибо… Я, может, послезавтра забегу.

      – Лучше – завтра.

      – Завтра не могу.

      – Понимаю… Слушай, киска, – он изящно тронул отворот ее бежевого плаща, – а ты… ты не могла бы и подругу свою захватить? Я б вам поиграл, чайку б попили и вообще… чудно время провели. Я бы…

      Правая рука Марины медленно поднялась до уровня его рта, сложилась кулачком, сквозь который протиснулся большой палец.

      Валентин усмехнулся, поцеловал кукиш в перламутровый клювик:

      – Ну, молчу, молчу… Значит, послезавтра жду тебя…

      – Спасибо тебе.

      – Тебе спасибо, милая…

      Они быстро поцеловались.

      Марина тронула его гладкую щеку, улыбнулась и вышла за дверь, туда, где ждала ее жизнь – беспокойная, пьянящая, яростная, беспощадная, добрая, обманчивая и конечно же – удивительная…

      Марина была красивой тридцатилетней женщиной с большими, слегка раскосыми карими глазами, мягкими чертами лица и стройной подвижной фигурой.

      Ее улыбчивые, слегка припухлые губы, быстрый взгляд и быстрая походка выдавали характер порывистый и неспокойный. Кожа была мягкой и смуглой, руки – изящными, с длинными тонкими пальцами, ногти которых в эту весну покрывал перламутровый лак.

      Кроша каблучками полусапожек непрочный мартовский ледок, Марина бодро шла по Мещанской к Садовому кольцу в надежде поймать такси и поспешить к двум в свой заводской Дом культуры, где преподавала игру на фортепиано детям рабочих.

      Она родилась тридцать лет назад в подмосковном одноэтажном поселке, вмерзшем в пористый от слез мартовский снег пятьдесят третьего года.

      Сталин умер, а Марина родилась.

      Детство мелькало меж частых сараев и редких сосен бескрайнего двора.

      Бузина и шиповник разрослись под окнами до самой крыши, отец часто вырубал буйные кусты, но к концу лета они снова восполняли урон, а весной уже стучались в стекло колючками и сучками. В этом тесном хаосе веток, колючек и листвы проделывались ходы, тянувшиеся вдоль дряхлого забора и возле помойки заканчивающиеся просторным штабом. Здесь было просторно и тесно, пахло землей, шиповником и помойкой, крысы которой частенько забегали в штаб, заставляя малолетних стратегов визжать и швыряться камнями.

      В штабе придумывали новые игры, плели заговоры против суровой домохозяйки Тимохи, разрабатывали планы набегов на дачную клубнику. Здесь же скрывались от требовательных вечерних призывов родителей, вслушивались в их сердитые голоса, скорчившись в прохладной тьме, щедро платившей за укрытье ссадинами и уколами.

      – Марина! Домооой! – кричал отец, стоя у крыльца, и сквозь переплетенье веток Марина видела СКАЧАТЬ