Легенда о сепаратном мире. Канун революции. Сергей Мельгунов
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Легенда о сепаратном мире. Канун революции - Сергей Мельгунов страница 67

СКАЧАТЬ и почувствовали на собственном кармане», и «прихлопнуть надо газеты разных направлений, слева и справа «Земщина» и «Русское Знамя» вредят не меньше разных «Дней», «Ранних Утр» и т.п. органов». «“Новое и Вечернее Время”, – вставляет Сазонов, – тоже хороши. Я их считаю не менее вредными, чем разные листки, рассчитанные на сенсацию и тираж». «Обе эти газеты, – поясняет Харитонов, – находятся под особым покровительством, и у военной цензуры на них рука не поднимается. С начала войны и до сих пор Суворины неустанно кадят Ставке, и оттуда были даны указания их ни в коем случае не трогать…»

      На следующий день в заседание был вызван начальник петербургского военного округа ген. Фролов для обсуждения «дурацких циркуляров» из Ставки (выражение Горемыкина) и средств воздействия на печать. Генерал заявил, что он получил непосредственное указание от Царя на необходимость «хорошенько образумить» печать, ибо «нельзя спокойно драться на позициях, когда каждый день это спокойствие отравляется невероятными слухами о положении внутри». «Значит, я так понимаю, что я палка, которая должна бить покрепче. Дело мне новое – только вчера оно передано мне в руки. Соберу редакторов, поговорю с ними по душам… Если же они не пойдут навстречу уговорам, то прибегну к надлежащим жестам вплоть до принудительного путешествия непокорных в далекие от столицы страны»145.

      Через неделю Фролов снова вызван был в Совет для внушения о необходимости прекратить продолжавшиеся «безобразные выходки» печати. «Наши газеты совсем взбесились», – заметил председатель, – это не свобода слова, а черт знает что такое». Военный министр поясняет, что военным цензорам трудно разбираться в тонкостях желательного или нежелательного при сменяющихся течениях в государственной жизни, и они должны руководиться перечнем запрещенного. Военное ведомство должно быть вне политики. Сазонов настаивает на широком понимании цензуры, «как это делается в Германии», не разгораживая ее по ведомствам. (Запись Яхонтова таким образом показывает, что инициатива этой меры не принадлежала Горемыкину, как указывал в своих показаниях Поливанов. Как раз такое расширение толкования прав военной цензуры служило поводом обвинения, которое предъявлялось в Чр. Сл. Ком. тов. мин. вн. д. Плеве.) По мнению Горемыкина, затронуты слишком существенные интересы, чтобы останавливаться на формальностях и толкованиях закона. Председатель предупреждает, что, если положение не изменится, генерал может нажить «большие неприятности», равно как и мин. вн. д., так как Государь «крайне недоволен, что столько времени правительство не может справиться с газетной агитацией». Щербатов в ответ жалуется, что при отмене предварительной цензуры его ведомство «не может помешать появлению нежелательных известий, наложение же штрафов и закрытие вызывают запросы и скандалы в Гос. Думе». «Вот Дума на днях не будет вам больше мешать», – замечает Горемыкин. – Тогда можно будет справиться…» 28 СКАЧАТЬ

<p>145</p>

В том же заседании вновь выплыло имя Суворина. Щербатов обратил внимание на статью в «Вечернем Времени» по поводу послания Синода, призывавшего «православный народ к посту и молитве по случаю постигших родину бедствий». (Совет отнесся весьма сочувственно к этим дням траура 26—29 авг., – излишества кафешантанных развлечений, «пьяное времяпровождение» являются противоречием призыву: «все для войны»). «Бориса Суворина мало бить за подобную выходку», – заметил мин. вн. д. «Статья возмутительна», – со своей стороны признает обер-прокурор Самарин «и возбуждает справедливое негодование, что автор ее еще не потерпел примерного наказания». Горемыкин, Кривошеин и Поливанов в один голос заявляют, что газета достойна немедленного закрытия. «Этого сумасшедшего полезно в горячечную рубашку посадить». «Почтенный Борис Суворин несколько зарвался. Его избаловало положение безнаказанного фаворита Ставки. Теперь протекции его конец». Однако начинать с Суворина, по мнению Щербатова, неудобно: «В обществе ходит слух о недовольстве правительства его непримиримостью к вопросам о немецком засилии. Несомненно, что закрытие его газеты поспешат объяснить именно этим недовольством». «Самое простое, – говорит Горемыкин, – хорошенько взмылить ему голову – пусть мин. вн. д. позовет его к себе. Если же он будет продолжать безобразничать, то тогда можно будет услать его куда-нибудь подальше». Через неделю на сцену опять выдвигается Борис Суворин по инициативе Сазонова. В дополнение к словам Горемыкина он указывает: «А вчерашнее сообщение о покушении на вел. кн. Н. Н. Подлейший подвиг подлого репортера… Все это злостная выдумка для возбуждения общественной тревоги». Фролов: «Выясню, какая газета напечатала это известие первая, и оштрафую в наивысшем размере». Сазонов: «Эту ложь пустил Борис Суворин в его дрянном “Вечернем Времени”». Фролов: «Хлопну тогда Бориску. Очевидно, он сболтнул спьяна. Ведь это его обычное состояние». Мы видим, что негодование А. Ф. на литературную деятельность бр. Сувориных, находившихся под покровительством Ставки («Надо их укротить», – писала она мужу 3 сентября: до нее доходили слухи, что один из Сувориных называл великого князя Николаем III), соответствовало общему настроению, которое вызывала в Совете министров эта деятельность. С переменой верховного командования исчез и иммунитет редактора «Вечернего Времени».