Незнакомый Пушкин и «утаённая» муза поэта. Борис Викторович Буткевич
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Незнакомый Пушкин и «утаённая» муза поэта - Борис Викторович Буткевич страница 14

СКАЧАТЬ дом.

      Я вспомнил о старушке, о невесте,

      Бывало, тут сидевших под окном,

      О той поре, когда я был моложе,

      Я думал: живы ли они? – И что же?

      Мне стало грустно: на высокий дом

      Глядел я косо7. Если в эту пору

      Пожар его бы охватил кругом,

      То моему б озлобленному взору

      Приятно было пламя. Странным сном

      Бывает сердце полно; много вздору

      Приходит нам на ум, когда бредем

      Одни или с товарищем вдвоем.

      Тогда блажен, кто крепко словом правит

      И держит мысль на привязи свою,

      Кто в сердце усыпляет или давит

      Мгновенно прошипевшую змию;

      Но кто болтлив, того молва прославит

      Вмиг извергом… Я воды Леты пью,

      Мне доктором запрещена унылость:

      Оставим это, – сделайте мне милость!»

      И что ж мы видим? Стоило в памяти воскреснуть прошлому, стоило ему вспомнить как, будучи после ссылки впервые в Петербурге в 1827 году, он навестил места, где прошли три года юности, и тут же «скрытая боль разражается бурным взрывом ожесточения и гнева». Он точно указывает место – у Покрова, за самой будкой.

      А где могла находиться эта будка, как не на углу площади возле трехэтажного генеральского дома? И уже не важно, была ли здесь «смиренная лачужка» в действительности или же лишь в авторском вымысле, но высокий дом стоит по-прежнему, и Пушкин ненавидит его. Он был бы рад «озлобленным взором» видеть эти стены охваченными пламенем, – слишком много трагического, горько-тайного связано с ними в прошлом. И не странным сном полно его сердце, не вздор приходит на ум; это неумолимая память оживляет притупившиеся за годы странствий боль и вину. Но надо молчать – это не его тайна – надо задавить в своем сердце «мгновенно прошипевшую змию». Ведь иначе, если свет все же угадает, то тогда «молва прославит вмиг извергом». И Пушкин заставляет умолкнуть память8. Он пьет из реки забвения, он просит себя, нас: «Оставим это, – сделайте мне милость». В семи последующих строфах он опять спокоен, он продолжает игривую историю. Но – не тут-то было! Ему необходимо досказать, снять с себя тяжесть молчания. И вновь в разорванной канве легкого повествования мы видим строки совсем иные, полные элегической грусти, теплоты, мягкого укора:

      «… Я живу

      Теперь не там, но верною мечтою

      Люблю летать, заснувши наяву,

      В Коломну, к Покрову – ив воскресенье

      Там слушать русское богослуженье.

      Туда, я помню, ездила всегда

      Графиня… (звали как, не помню, право).

      Она была богата, молода;

      Входила в церковь с шумом, величаво;

      Молилась гордо (где была горда!),

      Бывало, грешен! все гляжу направо,

      Все на нее…

      Графиня же была погружена

      В самой себе, в волшебстве моды новой,

      В СКАЧАТЬ



<p>7</p>

В рукописи было: «мрачно»

<p>8</p>

Этот отзвук укора совести и вины за проступок, совершенный в юности, имевший, возможно, резонанс в обществе (оставшийся нам не известным), проскальзывает у Пушкина и в «Онегине». В черновых вариантах VI главы романа читаем:

«Пора проступки юных дней

Загладить жизнию моей!

Молва, играя, очернила

Мои начальные лета.

Ей подмогала клевета

И дружбу только что смешила,

Но, к счастью, суд молвы слепой

Опровергается порой»