Название: Незнакомый Пушкин и «утаённая» муза поэта
Автор: Борис Викторович Буткевич
Издательство: ЛитРес: Самиздат
Жанр: Биографии и Мемуары
isbn:
isbn:
«Та, от которой он хранит
Письмо, где сердце говорит,
Где все наруже, все на воле,
Та девочка…» (Курсив наш – Б Б)
Только теперь письмо не у автора, а у его героя.
И там же:
«То были тайные преданья
Сердечной, темной старины,
Ни с чем не связанные сны,
Угрозы, толки, предсказанья,
Иль длинной сказки вздор живой,
Иль письма девы молодой». (Курсив наш – Б.Б.)
И еще дальше, в конце его:
«…Судьбу мою отныне я тебе вручаю,
Перед тобою слезы лью,
Твоей защиты умоляю…
Вообрази: Я здесь одна,
Никто меня не понимает,
Рассудок мой изнемогает,
И молча гибнуть я должна.
Я жду тебя…» (Курсив наш – Б.Б.)
Ни у кого из пушкинистов мы не нашли бесспорного ответа на вопросы, кричащие с этих строк! Защиты от кого? Почему должна гибнуть? Но если эти слова взяты Пушкиным из реального письма к нему, которое он свято бережет, читает с тайною тоскою… то тогда ответом могут быть слова другой его героини: «Я не обманывала, я ждала вас до последней минуты… Но теперь, говорю вам, теперь поздно…» (Курсив наш – Б.Б.)
И третье. Среди особо доверенных слуг деда Маевский неоднократно упоминает буфетчика (а точнее – дворецкого) Афанасия Фадеева, которого домашние звали коротко «Фадеич». Думается, что и жену его или старушку мать (хотя в хронике она фигурирует) тоже, скорее всего, могли звать Фадеевной. В черновиках же второй главы «Онегина» есть такие строфы, не включенные Пушкиным в основной текст:
«Ни дура английской породы,
Ни своенравная мамзель…
Не стали портить Ольги милой.
Фадеевна рукою хилой
Ее качала колыбель…»
Однако в третьей опубликованной главе читаем:
«Уж ей Филипьевна седая
Приносит на подносе чай…»
Ведь что-то побудило Пушкина изменить имя няни Лариных! На наш взгляд, это «что-то» имеет самое непосредственное отношение к рассматриваемой гипотезе. В этой связи интересно, что большинство приведенных нами – как в виде эпиграфов, так и в тексте – пушкинских строф, косвенно подтверждающих наши мысли, взяты из его черновых набросков и вариантов, затем либо вообще упущенных им, либо переделанных.
Домик в Коломне
«Я воды Леты пью…»
Эта стихотворная повесть не раз вызывала недоумение пушкинистов. Всяк толковал ее по-своему, сходясь лишь в том, что она – одно из самых непонятных произведений Пушкина5. В 1846 году П.А. Плетнев, которому СКАЧАТЬ
5
Основной причиной этому, если не считать полемического вступления, были два приводимых нами ниже отрывка (строфы X-XII и XXI– XXIV), казалось бы, не связанные ни друг с другом, ни с основным сюжетом этой шутливой повести.