Культурология. Дайджест №1 / 2015. Ирина Галинская
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Культурология. Дайджест №1 / 2015 - Ирина Галинская страница 25

СКАЧАТЬ и здесь уже высказаны сетования на человеческое слабодушие, на неспособность человека к длительному экстазу веры, к длительному полету «с земного круга»187 в небо. Но эта прискорбная слабость не исключает религиозности: слабость эта именно потому так горестно ощущается, что человеком изведано и блаженство религиозного подъема.

      Тютчев продолжает:

      Но, ах! не нам его судили;

      Мы в небе скоро устаем, –

      И не дано ничтожной пыли

      Дышать божественным огнем.

      Пусть религиозность Тютчева – «сон», но он не менее реален, чем утомительные сны его «безнебесного» существования. И любовь Тютчев называет «сном» («в разлуке есть высокое значенье»)188, но кто сомневается в ее действительности? Но для религиозности Тютчева почему‐то делается исключение. Она была несомненно в этой тоске по потерянному раю веры и во многом другом. Он принимал религию «как единое на потребу». Пусть не откроют ему ее райских врат, но ведь он стучится в них. Раз есть религиозная потребность и определенная оценка религии как элемент мировоззрения – их необходимо полностью учесть в характеристике душевной драмы поэта. Иначе итоги будут неверны, и поэзия его – соотношение ее элементов – не будет удовлетворительно освещена.

      В нашей критической литературе о Тютчеве (правда, небольшой) укоренилась тенденция к полному игнорированию его религиозных стремлений. Пользуясь такими выражениями, как «я верю, Боже, помоги моему неверью», или «он жаждет веры (поэт говорит о своем веке), но о ней не просит»189 говорят о нерелигиозности Тютчева. Если даже он и был до такой степени неверующим, как это утверждает критика, то и тогда она не должна была обходить стремление его к вере и гнев на безверие. Это психологические моменты первостепенной важности, и от игнорирования их страдает все критическое построение. Фатальная односторонность русской критики в данном отношении особенно заметна у Мережковского и роковым образом отразилась на всей его концепции.

      Тютчев – неверующий Фома русской поэзии. Неверие апостола Фомы не исключало же его религиозности; не исключало оно и религиозности Тютчева.

      Его, воспитанного в религиозных традициях, религия всегда манила тем уютом умиротворенного существования, который дает ее смирение. Она освобождала от бремени эгоизма и расплавляла ненасытное, требовательное «я» в отречении, в покорности высшей воле. И он тяготел к религии тем более, что был мистической натурой. Глубоко изучал он понятный сердцу язык, твердивший о непонятной муке, так чувствовал мистическую сущность хаоса. И столь же глубоко мог он приобщаться к мистерии религии. Правда, это редкие моменты творчества Тютчева, но характерные. Ибо религиозное просветление являлось после высших моментов отчаяния исстрадавшегося «я», конечно, редких.

      Разбитый усталостью от «злых чар», «злой жизни», Тютчев молит:

      Пошли, Господь, свою отраду

      Тому, кто в летний жар и зной

      Как бедный нищий мимо саду

      Бредет по жаркой мостовой… 190

      Но СКАЧАТЬ



<p>187</p>

Выражение и следующая цитата – из стихотворения «Проблеск» (там же).

<p>188</p>

См. выше, прим. 46.

<p>189</p>

См. выше, прим. 27.

<p>190</p>

Заключительная строфа стихотворения «Пошли, Господь, свою отраду» (июль 1850) (там же. – С. 117).