Культурология. Дайджест №1 / 2013. Ирина Галинская

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ меня отпустят в землю,

      Не меня… 236.

      Пророческие стихи; они пророчествовали, как пророческая голова провидца Орфея. Пророческие, ибо могилы Марины Цветаевой не существует. Но, может быть, потому, что Орфей «никогда не может умереть, поскольку он умирает, – говорила Цветаева, – именно теперь (вечно!), В КАЖДОМ ЛЮБЯЩЕМ ЗАНОВО, И В КАЖДОМ ЛЮБЯЩЕМ – ВЕЧНО»237.

      Высокий пафос цветаевских строк контрастирует с полемическим замечанием Г. Иванова, возникшим по поводу «Баллады» Вл. Ходасевича, которая воспринимается как парафраза заклинания Цветаевой и в которой искусство пресуществляет не только мир, но и самого стихотворца:

      И нет штукатурного неба

      И солнца в шестнадцать свечей:

      На гладкие черные скалы

      Стопы опирает Орфей 238.

      Познакомившись с черновиком Ходасевича, Иванов писал: «И пора бы понять, что поэт не Орфей»239 (134). Но это, пожалуй, был единственный случай в русской литературе начала ХХ в., когда поэт отказывался от своего изначального предназначения. Даже в брутальном стихотворении Г. Шенгели слышалась ностальгия по чудотворной лире Орфея:

      Музыка – что? Кишка баранья

      Вдоль деревянного жука, –

      И где‐то в горле содроганья,

      Собачья старая тоска…

      ...............................................

      Скалой дела и люди встали,

      И – эти звуки не топор:

      Не проломить нам выход в дали,

      В звездяный ветряной простор.

      Так будь же проклята, музыка!

      Я – каторжник и не хочу,

      Чтобы воскресла Эвридика

      Опять стать жертвою мечу 240.

      В этом тексте, датированном 1922 г., угадывается тот исторический и гражданский смысл, который в стихотворении К. Вагинова «Эвридика» (1926) обретает еще более трагическое звучание, когда прозревается не только тщета революционного преобразования мира, но и тоталитарный, враждебный культуре характер постреволюционной действительности:

      ...................... ужели Эвридикой

      Искусство стало, чтоб являться нам

      Рассеянному поколению Орфеев,

      Живущему лишь по ночам 241.

      В другом стихотворении Вагинова242 Эвридика – alter ego поэта, она мыслится лучшей частью его самого, без культа и поклонения которой, так называемой «идололатрии», творчество, может быть, и возможно, но не нужно.

      В романе «Козлиная песнь» Вагинов вновь обращается к орфической теме, но сейчас она возникает как бриколаж блоковских размышлений об инфернальной жертве художника. «Они не поймут, – рассуждает “неизвестный поэт”, один из центральных персонажей романа Вагинова, в названии которого очевидная аллюзия на греческую трагедию, – что поэт должен быть во что бы то ни стало Орфеем и спуститься во ад, хотя бы искусственный, зачаровать его и вернуться с Эвридикой-искусством и что, как Орфей, он обречен обернуться и увидеть, как милый призрак исчезает. Неразумны СКАЧАТЬ