– Завесь окно, – тихо сказала Анеля мужу, а сама бросилась к посудному шкафчику в углу, затем к печи, зазвякала заслонкой.
Сущеня послушно завесил окно полосатой дерюжкой, висевшей на гвозде рядом, а Буров, подумав, решительно стащил с ноги мокрый сапог.
– У вас портянки какой не найдется? Переобуться.
– Портянки? Сейчас…
Анеля скрылась в запечье, слыхать было, что-то разорвала там и вынесла ему две мягкие теплые тряпицы. Дрова в грубке весело разгорелись, по полу и стенам мелькали багровые отблески, освещая красным и без того покрасневшую от стужи стопу Бурова.
– А как же мама твоя? Жива еще? – спросила Анеля.
– Мамы уже нет. Три года как…
– А сестра Нюра?
– И сестры нету. Убили весной в Лисичанской пуще.
С горестным вздохом хозяйка поставила на стол миску тушеной картошки, источавшей такой вкусный запах, что Буров поморщился и сглотнул слюну. Он не спеша переобувался, стараясь придать себе вид человека сытого, недавно вылезшего из-за стола. Сущеня тем временем шагнул за занавеску у печи и поставил возле миски початую бутылку, в которой знакомо блеснуло с пол-литра мутноватой жидкости.
– Так. Может, присядем? – вопросительно взглянул он на Бурова.
Тот решительно покачал головой.
– Нет. Я не буду.
– Что ж, жаль. Тогда я, можно?
– Ладно, – согласился Буров. – Только недолго.
Сущеня налил полный стакан и выпил – разом, с какой-то недоброй решимостью, словно навсегда и без оглядки бросаясь в омут, пожевал корку хлеба и замер возле коптилки. Анеля ставила перед ним тарелки – с салом, колбасой, огурцами, – украдкой поглядывая то на мужа, то на Бурова, переобувавшегося в простенке.
– Эх, как не по-людски все! – скрипнул зубами Сущеня, и Анеля метнулась к Бурову.
– Это ж правда! Разве мы надеялись на что или ждали! Как его взяли, у меня сердце зашлось, неделю спать не могла, все глаза выплакала. Ну выпустили, что ж теперь делать? Разве ж по его воле?..
То и дело сглатывая слюну и не переставая следить за всем, что происходило в хате, Буров одновременно вслушивался, стараясь не пропустить какой-либо звук со двора. Но на дворе и на улице вроде все было тихо, в незавешенном возле порога окне уже густо расплылась ночная темень. Пробравшись к застолью, Гриша устроился на скамье возле отца – ближе к еде; кажется, он уже потерял интерес к гостю.
– Он же ничем не погрешил против них, он же их выгораживал, – тихонько заплакала Анеля, и Буров не удержался:
– Но ведь повесили! А его выпустили. За что?
– А кто же их знает, за что.
– СКАЧАТЬ