– скажу только, что я о вас наговорил кучу хорошего. В конце концов она заметила, что с вашей стороны было большой любезностью дать мне взаймы денег, и что она за это готова полюбить вас, как друга. Тогда я сказал, что вы очень несчастливы в своих предприятиях, что вам не повезло. Она поинтересовалась, в каком отношении. Я сказал, что это очень долго рассказывать – длинная история, а мне хочется спать, и, разумеется, только еще больше разжег ее любопытства. Чтобы сделать ей удовольствие, я не лег, а остался пока на ногах и рассказал ей приблизительно то, что слышал вчера от вас, прибавив к этому, что вот уже наступает зима, но что между тем вы не можете исполнить свое обещание – съездить в Петербург. Как вы думаете, что она сказал на это, добрая душа? Она сказала: «Мэк-Шэн, если ты меня любишь, и если ты чувствуешь благодарность к товарищу за то, что он тебя выручил в свое время, ты завтра же отвезешь ему денег, сколько нужно на поездку и даже больше, сколько вообще он спросит. Если он добудет себе невесту, он нам отдаст, а если нет – ну, что ж, ничего, деньги дело наживное». – «Это очень хорошо с твоей стороны, душа моя, – сказал я, – но не согласилась ли бы ты, чтобы и я с ним поехал? Я ему буду очень полезен в таком деликатном деле». Действительно, О’Донагю, я думаю, что принесу вам пользу, если поеду, и, кроме того, мне самому следует развлечься, переменить на время обстановку. Она серьезно спросила: «А без тебя он разве не сможет?» Я отвечал: «Боюсь, что нет. И хотя я прожил почти всю свою жизнь в казармах, света не знаю и не люблю, но для такого товарища, который всегда был добр ко мне…» – Она перебила: «Долго ли ты рассчитываешь пробыть в отсутствии?» – «Самое большее – месяца два». – «Ну, хорошо. Мне твоя поездка нисколько не улыбается, но раз ты говоришь, что это необходимо, так уж поезжай. Нечего делать!» Она даже вздохнула, бедняжка! – «В таком случае, я поеду», – сказал я. – «Да, сказала она, – это твой долг. Я пришла к решительному заключению» – «Как ты скажешь, так я и сделаю», – сказал я, – «но отложим вопрос до завтра, а сейчас давай ложиться спать». Утром сегодня она объявила, что ее решение окрепло, и что она меня отпускает, потом выдвинула ящик, достала триста фунтов золотом и билетами и сказала, что если окажется мало, то мы напишем, и она пришлет. Не правда ли, О’Донагю, ведь золото, ведь бриллиант, а не баба? Вот и деньги.
– Правда, Мэк-Шэн, она золото, но не потому, что дала мне денег, а потому что у нее сердце замечательно доброе и отзывчивое. Относительно же вас, Мэк-Шэн, я не знаю, зачем, собственно, вам ехать со мной?
– Разве вы не думаете, что я могу быть для вас чем-нибудь полезен?
– Думаю и не сомневаюсь, что вы будете мне полезны, но только сейчас я еще не вижу, чем и как.
– А я вижу, и если вы не возьмете меня с собой, это будет с вашей стороны очень нелюбезно. Мне несводима легкая перемена обстановки, потому что, видите ли, О’Донагю – семейное счастье такая вещь, к которой нужно приучаться постепенно.
– Ну, будь по-вашему. Только я боюсь, что причиню горе вашей добрейшей супруге.
– Она так занята своим делом, что у нее просто времени не будет скучать без меня. Зато сколько будет
СКАЧАТЬ
