СКАЧАТЬ
теорию, никогда не читавших Маркса, но зато пропитанных пролетарским сознанием, требовавших человеческих жертвоприношений во имя неясной, далекой, но априори высокой цели. За Блюмкиным, как и за каждым из людей-легенд ленинского поколения, из этих идолопоклонников, заменивших революцией Бога, тянулся, с одной стороны, ореол подвижника и мученика, прошедшего через архангельскую ссылку, но с другой, – длинный шлейф немалых грехов, с каждым годом становившихся все более непростительными. В семнадцатом он вместе с Троцким заседал в Петросовете и, хоть особой роли не играл, рядовой депутат, и в близости к Троцкому не был в то время замечен, меньшевик, мартовец8 – он не только в том был виноват, что меньшевик, что в октябрьские дни колебался вместе с Зиновьевым и Каменевым, но и – живой свидетель. По определению не мог он поверить в сталинскую легенду, в Краткий курс, к тому времени еще не написанный, он-то не понаслышке знал про «сталинскую школу фальсификаций»9. И в Гражданскую пути комиссара Блюмкина проходили очень близко и даже несколько раз пересекались – Яков Моисеевич бывал удостоен аудиенций в знаменитом бронированном поезде у могущественного наркомвоенмора10. Между тем с легкомыслием, непостижимым по тем временам, профессор Блюмкин, подвыпив в гостях, а в гости он ходить любил, вдовец был и смолоду привык волочиться, ручки по-буржуазному целовать дамочкам, старый испытанный ловелас, волокита, как-то по молодости с женой начальника тюрьмы закрутил роман; при виде молодых женщин у Якова Моисеевича открывалось особенное, неудержимое красноречие. Да, так вот, подвыпив, Яков Моисеевич Блюмкин начал однажды рассказывать, что Сталин, великий и ужасный, во время революции был отнюдь не на первых ролях, не у дел, в решающий момент вроде Ленина охранял – только какой из него охранник? – да и сам Ленин, пламенный трибун революции, несгибаемый, сильно трусил: до последнего сидел в Разливе, а вернувшись, в Смольном – временное правительство агонизировало уже, не имело ни власти, ни сил, кроме разве что женского батальона – Ленин продолжал ходить, маскируясь, с завязанной головой, вроде как от зубной боли. Так вот, выходило, что главный вождь революции – Троцкий. И вовсе не Ворошилов с Буденным побеждали белых, а бывшие царские генералы. Ну, Троцкий-то дворянская фамилия, украденная, в Одессе проживал тюремный надзиратель с такой фамилией, известный довольно в революционных кругах, по-настоящему вовсе не Троцкий, а Бронштейн. Из тех Бронштейнов, которым крепко достается, когда Троцкие делают революцию.
Эти разговоры совсем безответственными, не по времени и не к месту показались отцу, он и много лет спустя рассказывал со смешанным чувством удивления и осуждения: перебрал сверх всякой меры еврейский профессор. Как гой11.
Да если бы только пьяная болтовня. Успел отметиться Блюмкин и в троцкистско-зиновьевской оппозиции. Как он туда влез, зачем, с чем был не согласен,
СКАЧАТЬ