В родном углу. Как жила и чем дышала старая Москва. Сергей Дурылин

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ и его приятели: соседние молодые дворники, кучера и т. п.

      Кирпичная стена отделяла дворницкую от конюшни. Она так звалась понапрасну: своих лошадей у отца не было. Лишь время от времени один из старших братьев, Александр, заводил лошадку (нашим любимцем был каурый Кобчик) – катался в шарабане; но лошадка скоро исчезала с нашего двора, и конюшня возвращалась в полное обладание ее бессменной жительницы Буренки.

      С Егорьева дня (23 апреля) каждое утро бодро звучал в Плетешках рожок пастуха, и наша Буренка, как будто дело было не в Москве, а в каком-нибудь Утешкине, присоединялась к стаду Чернавок и Красавок. И пастух гнал их по тихим переулкам на большие луговины в извилинах Яузы, возле бывшего Слободского дворца или за садом бывшего загородного дворца Разумовских на Гороховом поле. Скот пасся там с весны до осени. На полдень, точь-в-точь как в деревне, коров пригоняли по домам. Черная Арина доила Буренку, нас поили парным молоком (весною накрошив в него «для здоровья» черносмородинных почек и листочков[55]), а мы потчевали Буренку круто посоленным ломтем черного хлеба.

      Когда я был совсем маленьким, у нас водились и овцы; они также ходили в стадо; а рукавички и чулочки были у нас из некупленной шерсти.

      В коровнике было чисто и просторно. На переднем столбе висел образок мученика Власия, покровителя и молитвенника за доброе скотское племя. Домовой – а в него неколебимо верили кухня и дворницкая, а вслед за ними и детская – был мирный и добродушный; берег он в добром здравии и Буренку, и Кобчика, и ярочку с ягнятами.

      В каретном сарае, соседнем с конюшней, карет не было; стояла пролетка; висели по стенам хомуты и седла, стоял тяжелый дубовый каток, на котором катали белье; хранились наши санки и салазки.

      Вслед за сараем в «службах» шла кладовая, ключ от которой всегда хранился у матери. Здесь стояли сундуки с шубами, платьями и всяким добром, в котором не было прямой надобности; туда же на лето убирали шубы и другие теплые вещи. На полках по стенам стояли высокие банки с вареньем из черной и красной смородины, из вишни, крыжовника, клубники, малины, яблок (многих сортов), из рябины, из дыни, из клюквы с орехами, из черники с земляникой, из слив, из ренглотов и абрикосов. Банки были прикрыты пергаментом, а поверх были увязаны белой писчей бумагой, и рукою мамы на них было надписано: «Белый налив 1887 года» или «Клубника 1886 года». Год заходил за год, варенье превосходной маминой варки, по особым рецептам для каждой ягоды, не портилось, не прокисало и не засахаривалось. «Год на год не приходится: в прошлом году яблок был наливной, сочный, в этом году суховат, мелок, – говаривала мама, – вот я и велю подать прошлогоднего яблочного варенья, оно лучше нынешнего».

      В кладовой же вместе с вареньями береглись моченья: маринованный виноград, сливы, вишни; отборные огурчики в перцовом рассоле; моченая брусника, любимое отцово лакомство; моченые антоновские яблоки. Тут же были узкие высокие банки с бисерными темно-янтарными рыжиками.

      На деревянных гвоздях, вбитых в стену, висели пахучие гирлянды сушеных белых грибов. По стенам же висели пучки пахучих трав: укропа, мяты, эстрагона.

      Под СКАЧАТЬ