Он часто просыпался посреди ночи с криком, выныривая из лихорадочного, тяжелого сна, и из головы, как гвоздь, торчало осознание того, что с ним случилось. Он стал плаксив, истеричен, несдержан, обедая, вдруг вскакивал, швыряя в стену чашки и тарелки, а после собирал осколки старым лохматым веником, не здоровался с соседями, ненавидя их только за то, что у них нет рака, а у него есть, выбрасывал мусор из окна кухни, ленясь дойти до выставленных во дворе баков, до мусора ли, когда только что отрезали простату, он перестал слушать музыку, потому что все сводилось к болезням, даже музыка, и в травиате он слышал туберкулезный кашель, а от иоланты слеп, и в магазине, расплачиваясь в кассе, мог вдруг сказать продавщице, рябой, заспанной: вот вам без сдачи, а у меня, знаете ли, онкология, два месяца назад прооперировали, и это еще только начало, представляете, рак третьей степени, у меня, вот этого мужчины, который стоит сейчас перед вами, ни с того ни с сего, а за что эта напасть – никто не знает. Его теория жизни ради жизни, в свое удовольствие и в стороне от кипящего котла, которым виделось ему общество, летела ко всем чертям, потому что никаких удовольствий и оправданий для себя у него не осталось. Секс и женщин пришлось вычеркнуть, прогулки стали в тягость из-за чувства, часто обманчивого, что он обмочил брюки, а в чем еще было искать ему удовольствия, не зацикливаться же на еде, в которой, впрочем, он всегда был неприхотлив, в том числе из-за стесненных средств, а наблюдать за реальностью, находя сложное в простом, а красоту в обыденном, стало невозможно, и красоты он больше не видел ни в чем, и сложности относились теперь только к болезни, да кроме всего прочего никакого удовольствия не было в том, чтобы ощущать кожей каждую минуту своей жизни, когда у тебя все время переполнен подгузник. Человек стерпит любое как, если будет знать зачем, зачем, зачем. Зачем спрашивал он себя каждое утро, уставившись на свое отражение: исполосованный живот, маленький, сморщенный член, из которого капало, как из протекающего крана, и плохо растущую, с проплешинами щетину, из-за чего приходилось теперь бриться два раза в день, чтобы не быть самому себе отвратительным, только для этого. Зачем – спрашивал он и не находил ответа.
Врачи предлагали радоваться, что легко отделался, не всем так везет, бывает, кому-то удаляют яички, разрезая мошонку, а бывает, что уже слишком поздно даже для этого, и прописали курс антидепрессантов, а на первое время даже немного транквилизаторов, чтобы он спокойнее переносил последствия операции и лечения, и бывшая купила ему в ближайшей аптеке лекарства по рецепту, с запасом на несколько месяцев, но он не пил их, потому что не хотел превращаться в напичканного флуокситином счастливого идиота, который радуется тому, что небо голубое, а трава зеленая, и, сидя каждый вечер перед телевизором с пресными крекерами и безалкогольным пивом, потому что соленые крекеры и обычное пиво ему теперь нельзя, доволен собой и жизнью. А так как таблетки он не пил, то не смотрел и телевизор, чтобы, услышав, к примеру, о планах экономического
СКАЧАТЬ
