Гибель красных Моисеев. Начало террора. 1918 год. Николай Коняев

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ чисто местечковое пренебрежение к интересам любой другой национальности, кроме своей собственной, а со стороны матросов – та полупьяная русская удаль, что не желает знать о завтрашнем дне, та, столь знакомая всем хамоватость пьяного человека.

      При достаточно высокоразвитом интеллекте можно допустить возможность существования и попытаться смоделировать любую, даже самую глумливую систему. Даже если это – глумление над Родиной, которую любишь каждой клеточкой своего тела.

      И, допустив, можно попытаться понять логику глумления, разглядеть чужой и страшный смысл. Желание, хотя и доступное лишь чрезвычайно-высокой душе, но вполне естественное, потому что глумящиеся – вот она самая горькая правда русской жизни! – тоже были частью ее, частью России, а значит, и твоей собственной души.

      Так возникает в поэме тема «Двенадцати».

      Символика предельно откровенна. «Двенадцать» – это двенадцать Апостолов еще неведомого Слова… Тринадцатый апостол – Ванька. С его появлением и завязывается сюжетная линия поэмы.

      Снег крутит, лихач кричит,

      Ванька с Катькою летит —

      Елекстрический фонарик

      На оглобельках…

      Ах, ах, пади!

      С появлением Иуды-Ваньки символика сразу отягощается бытовыми реалиями, которые раскрывают ужасающий смысл происходящего.

      Новые апостолы вооружены, их слова – пули, их поступки – смерть, соответственно обставлена и встреча с предателем:

      Стой, стой! Андрюха, помогай!

      Петруха, сзаду забегай.

      И сразу «трах-тарарахи», и снова лязганье затворов и ненужное: «Еще разок! Взводи курок!»

      Поворот происходит в сюжете, когда выясняется: в кого стрелял апостол Петька… Оказывается, он стрелял не в Иуду, не в Ваньку…

      А Катька где? – Мертва, мертва!

      Простреленная голова!

      Петькиной пулей убита Катька, которая для Петьки все – весь мир и еще он, Петька, в придачу.

      Срикошетив, смертельная пуля летит назад:

      – Из-за удали бедовой

      В огневых ее очах,

      Из-за родинки пунцовой

      Возле правого плеча

      Загубил я бестолковый,

      Загубил я сгоряча… ах!

      Подмена местоимения междометием весьма загадочна.

      Ее? Но, простите! Нельзя же ее загубить из-за ее родинки пунцовой возле ее плеча? Тут надобно подставить другое местоимение: не ее, а себя…

      Финал неожиданный, но закономерный.

      Задействованная на протяжении всего текста евангельская символика легко перемещает всю «двенадцатку» из бытового текста в то «надпространство», что открывается духовному зрению поэта.

      Цепь замкнулась.

      Глумление над матерью-Родиной – не она ли и явилась в поэме в образе старушки под плакатом «Учредительное собрание»? – оборачивается глумлением над собой.

      И гаснет, гаснет апостольский СКАЧАТЬ