Сегодня я рисую треугольник. Софья Мироедова

Чтение книги онлайн.

      Тем временем я работала над новой живописной серией. Хотя, сложно было назвать это живописью – скорее это была широкоформатная графика. На пятнадцати холстах мне захотелось изобразить портреты мужчин, вдохновлявших меня с детства: писателей, режиссеров, музыкантов. Так что сейчас в мастерской громоздился ряд холстов, готовых принять на себя удар.

      При этом каждый раз, начиная работать над чем-то новым, я задавалась вопросом, для чего я это делаю? Потому что от ответа должен был зависеть результат. Но обычно я просто погружалась в рисование, рассуждая на интересные для меня темы, совсем забыв о необходимости оправданного итога. Возможно, в этом процессе и заключался смысл, а может быть, наоборот, смысла не было вовсе. Но остановиться я не могла.

      На мольберте был начал портрет Тома Уэйтса – максимально фактурного мужчины, которого было так приятно рисовать, потому что практически невозможно было испортить. Пожалуй, это было проектом влияний: все эти образы рисовали в моем сознании новые миры. Казалось, что произведения каждого из этих персонажей слепили меня такой, какой я теперь стала – каждый своим мотивом, картиной или полотном заложил кирпич в фундамент моей личности. Все эти влияния вместе сходились лишь в одной точке – во мне.

      Графика всегда привлекала меня больше: мне казалось, будто контрастно белые и черные линии и пятна могли говорить на любом языке на любую тему. Аскеза палитры как будто давала шанс зрителю представить любой цвет на его вкус: в зависимости от его прошлого, предпочтений, привычек и убеждений. Добавление цвета или живопись всегда казались мне невероятно беспардонным образом навязать рецепиенту свою жизнь, бескомпромиссно покрасить небо в синий, а траву в зеленый. Но кто на самом деле знает, какого они цвета? Кто на самом деле знает, как светится кожа влюбленного человека и как гаснет взгляд у опустошенного? Я не хотела никому ничего навязывать – так же, как деревья за окном, устремившие угольно-черные ветви к бесцветному небу, я хотела заложить в работы все времена года. Поэтому чёрный – всегда однозначен. Поэтому палитра М. была так близка мне по духу.

      Я хотела бы рисовать его самого: смотреть на угловатые плечи, острые скулы, в холодные глаза. Смотреть часами, как на пейзаж за окном, и рисовать. Бесконечно, в любых ракурсах, любыми материалами, в собственных мыслях. Рисовать и никому не показывать, оставить десятки его портретов своей сокровенной тайной. Наверное, стоило предложить ему позировать мне – но это могло показаться слишком декадентской просьбой. Точно я из прошлого столетия.