Застигнутые революцией. Живые голоса очевидцев. Хелен Раппапорт

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ вывески: “English spoken”[7], “Ici on parle Francais” и [до начала войны] “Man spricht Deutsch”»{4}. Французский все еще оставался языком общения русских аристократов и чиновников, а издававшаяся на французском языке российская газета “Journal de St-Petersbourg” являлась полуофициальным органом Министерства иностранных дел Российской империи и пользовалась во время войны большим спросом, поскольку в городе находилось много французских дипломатов и военных атташе. Наряду с этим английский язык считался еще более аристократичным как язык «высших кругов императорского двора» и императорской семьи{5}.

      К осени 1916 года ведущие позиции в дипломатическом сообществе Петрограда военного времени занимали посольства союзнических государств: Великобритании, Франции и Италии, а также пока еще нейтральных США; крупные дипломатические миссии Германии и Австро-Венгрии покинули страну в 1914 году. Тон жизни и деятельности иностранной общины в городе всегда задавали британская диаспора (около двух тысяч граждан), британское посольство и его основной источник слухов и сплетен – англиканская церковь на Английской набережной, которую в народе называли «английской церковью».

      Вспоминая годы своей жизни в Петрограде, священник этой церкви преподобный Босфилд Сван Ломбард (который с 1908 года служил также капелланом британского посольства) рассказывал, что британская община была «гостеприимной сверх всяких ожиданий», но ее взгляды на жизнь он находил «ультраконсервативными» и в этой связи испытывал чувство тревоги. «Не отличаясь широтой взглядов и раскованностью в своих суждениях», эта община была «ограничена условностями до такой степени, что мне потребовалось достаточно много времени, чтобы понять, что такой консерватизм был возможен». Это было крайне замкнутое сообщество, которое проявляло настороженность к каким-либо переменам или нововведениям. «На любое новое предложение реагировали не словами: «Это невозможно!» или «Это нереально!» – писал Ломбард, – а словами «Здесь такое никогда не было принято» или «Об этом вообще не может быть и речи»{6}. Он с сожалением признавался, что он был «поражен узостью и ограниченностью британской колонии; она напоминала небольшую полную сплетен английскую деревушку, или, скорее, дворик собора»{7}.

      Жизнь в этом социально замкнутом анклаве, словно в романах цикла «Барчестерские хроники»[8], была, по выражению арт-дилера и светского льва Берти Стопфорда, ограничена «небольшими группками интимных друзей»{8}. Многие из британцев упорно цеплялись за свой привычный образ жизни, отказывались учить русский язык или говорить на нем и отправляли своих детей учиться в Англию. Большинство остальных настаивали на английских или шотландских гувернантках и репетиторах, или же, в случае отсутствия такой возможности, на французских. Британцы, как правило, предпочитали свои собственные мероприятия, концерты и спектакли, хотя всем им нравился русский балет. Они СКАЧАТЬ