Андрей Сахаров. Наука и Свобода. Геннадий Горелик

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ годы в ГУЛАГе, как Румер, ничего не знавший о листовке[75].

      Миллионы жертв понадобились, чтобы довершить расправу Сталина со своими противниками в высшем руководстве страны и упрочить диктатуру. Таких противников – реальных или воображаемых, – было всего, быть может, несколько десятков. Но чтобы каждого из них «оформить» врагом народа, надо было подобрать участников его «вражеской группы» среди его сотрудников и близких. Для каждого из этих надо было подыскать своих соучастников и т. д. По мере того, как усилиями НКВД создавались эти пирамиды, требовались новые и новые жертвы. Следователи искали новых «врагов народа», фабриковали новые преступления и отправляли осужденных в безымянные могилы Большого террора. Лишь когда Сталин удовлетворился результатами чистки наверху, он к концу 1938 года остановил жертвоприношение, отправив в те же могилы исполнителей его воли – прежнее руководство НКВД.

      Как уже говорилось, для очевидцев того времени все происходившее скрывал туман неведения и лжи. Мне довелось беседовать с тремя участниками фиановского актива 1937 года, и они не помнили этого собрания, хотя и выступали там! Когда я напомнил об этом собрании Илье Франку, нобелевский лауреат – после долгой паузы, – спросил, не сказал ли он там каких-нибудь «ужасных вещей». Нет, ни слова о политике – успокоил я его, – только о научных делах своей лаборатории атомного ядра, делавшей тогда первые свои шаги, и о большой помощи, которую они получали от Игоря Тамма. Пожалуй, все же отсутствие политики и благодарность одному из главных «обвиняемых» можно считать политикой – моральной политикой.

      Но как можно было забыть ужасные речи, звучавшие в ФИАНе в апреле 1937 года?! Как Тамм и Франк могли – в том же 1937-м, – создать теорию излучения сверхсветовых электронов, за которую через двадцать лет получили Нобелевскую премию – первую советскую Нобелевскую премию по физике?

      У свидетелей-очевидцев архивная стенограмма вызывала горькое недоумение. Довоенный ФИАН в их памяти наполнен «атмосферой увлеченности наукой, взаимного доброжелательства, соединенного с тактичной взыскательностью, столь непохожими на то, с чем приходилось сталкиваться тогда в других местах»[76]. И все они хранят благодарную память о Сергее Вавилове, чьими усилиями создавалась эта атмосфера.

      Конечно, действовала психологическая самозащита. Научное творчество питалось не только состоянием физики и молодой увлеченностью, но и стремлением укрыться от социальной жизни… и смерти, от абсурдной жестокости происходящего. А по контрасту с происходившим тогда в других местах, прежде всего в Московском университете, ФИАН выглядит оазисом.

      Тогдашние физики не знали многого о происходящем в стране и не подозревали, что удельный вклад советской физики в мировую науку достиг максимума во второй половине тридцатых. Этот максимум близок к 1937 году – кривая роста загнулась от потерь Большого террора и под тяжестью СКАЧАТЬ