Багровый лепесток и белый. Мишель Фейбер

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ за этим следует глухой удар, сопровождаемый лязгом цепей. Голый по пояс (снизу) Уильям подходит к окну, пытается вглядеться в происходящее сквозь замутненные изморозью стекла, но ничего различить не может.

      – Знаете, – задумчиво сообщает он, – я ведь так и не видел вас обнаженной.

      – В следующий раз, – обещает Конфетка.

      Он понимает, что пора отправляться домой, но до чего же не хочется ему уходить. Да и брюки, должно быть, еще не просохли. И чтобы выиграть несколько минут, Уильям принимается разглядывать висящие на стенах гравюры, обходя их с важной неспешностью – такой, будто он присутствует сейчас на выставке Королевской академии. Все это – порнография, изображения джентльменов восемнадцатого столетия (дедов его отца, так сказать), с большим удовольствием употребляющих потаскух тех времен. Мужчины выглядят на них благостными остолопами, краснолицыми и толстыми; женщины тоже пухлы, у них рафаэлевские груди, рукава в буфах и овечьи физиономии. На этих гравюрах фаллосы, вдвое большие, чем у него, вторгаются в ненатурально распяленные влагалища, и все-таки эротичности в картинках не больше, чем в иллюстрациях к Библии. По мнению Рэкхэма, картинки эти (какое тут требуется слово?)… невыразительны.

      – Они вам не нравятся, верно? – раздается близ его плеча хрипловатый голос Конфетки.

      – Не очень. По-моему, они второсортны.

      – О, вы вне всяких сомнений правы, – говорит Конфетка, обнимая его рукою за талию. – Они провисели здесь целую вечность. Они безвкусны. Собственно, я знаю слово, которое определяет их полностью: невыразительные.

      Уильям ошеломленно всматривается в нее. Неужели и мысли его так же голы перед нею, как ноги и гениталии?

      – Я заменю их чем-нибудь получше, – мечтательно обещает она. – Если, конечно, наступит время, когда я смогу себе это позволить.

      И она отворачивается, словно обескураженная зияющей пропастью, которая отделяет ее от возможности приобретения порнографических картинок наивысшего качества.

      Внезапно в сознании Рэкхэма возникает образ куда более яркий – воспоминание об этой женщине, какой он увидел ее, проснувшись: о Конфетке, в половине шестого утра сидевшей, ссутулясь, за секретером и что-то писавшей. И сердце Уильяма ущемляется сознанием ее бедности – чем, собственно говоря, могла она заниматься? Исполнением какого-то каторжного труда, но какого? Существует ли такое явление, как секретарская сдельщина? Уильям никогда о ней не читал (а она безусловно заслуживает статьи в одном из ежемесячников, чего-нибудь вроде «Возмутительное безобразие, творимое в самом сердце нашего прекрасного города!»), но по какой же еще причине стала бы женщина корпеть среди ночи над толстой тетрадью? Или ей не удается зарабатывать в качестве… в качестве проститутки деньги, достаточные, чтобы сводить концы с концами? Быть может, ей недоплачивают, быть может, мужчины в большинстве своем отвергают ее по причине малости ее грудей, нездоровой кожи и мужского склада ума. Ну, им же хуже, думает Рэкхэм. Honi soit qui mal y pense![28]

      Ощущаемое Уильямом сострадание СКАЧАТЬ