Дневник, 1917-1921. Владимир Короленко

Чтение книги онлайн.

СКАЧАТЬ к солдату, сидевшему около этого же здания на каких-то досках. Невдалеке в углу стояло ружье. Оказалось – часовой. Поставили его в 12 ч. ночи. Я шел в 12 ч. дня. Его еще не сменили. Забыли, видно. Устал, голоден. Просил проходящего солдатика напомнить, но все никого нет… Я гулял в саду. Когда шел назад, солдат лежал на траве и, по-видимому, спал.

      Я заглянул в лицо. Тот же.

      Теперь часовой стоит в будочке, у ворот. Эта будочка была забита, но дверь выломана. Солдат стоит в дверях, издали оглядывая порученное его бдит‹ельному› надзору здание. Усталое, землистое лицо, потухший печальный взгляд. Выражение доброе, располагающее. Ружье стоит в углу у стенки.

      – Можно постоять с вами? (Дождь и снег пошли сильнее.)

      – Можно. – Он сторонится. Разговариваем…

      – Откуда?

      – Уроженец Полтавщины, такого-то уезда. А жил у Болгарии… С отцом вышел 12-ти лет… Сначала жили у Румынии, Тульча-город. Потом подались у Констанцу, а потом стали жить под Варной. Подошла война. Пошел на службу… Болгары три раза требовали в Комиссию… Раз позвали. Мы говорим: мы русские подданные. Вам служить не будем. – А почему живете? – По пашпорту… – В другой раз позвали, уже с сердцем говорят: должны служить. Возьмем. – Воля ваша, хошь возьмите, хошь нет. А служить вам не будем. – Ну потом поехал с батькой к консулу. Сначала не хотел отправить. Пашпорт просроченный. Ну, потом дал бумагу. Я и пришел сюда. Так тут четвертый год, в окопах был. Батько, жена, дети, все – там.

      В голосе много грусти. В Тульче немного знал «русского доктора»⁴⁴. Это нас сближает. Я задаю вопрос:

      – Не жалеете, что вернулись?

      – А как же, когда на службу. Там тоже воевать пришлось бы.

      – Так там близко от своих. В побывку бы можно. Может, там и лучше.

      – Конечно, лучше.

      Он задумывается и говорит:

      – Как расскажешь тут, как они живут, так все говорят: куда нам!

      Меня теперь очень интересует вопрос: осталось ли в сердце русского простого человека понятие об отечестве, или большевистская проповедь и война успела искоренить его без остатка. Да и была ли она, или то, что мы считали прежде любовью к отечеству, была простая инерция подчинения начальству.

      – Так в чем же дело? – продолжаю я. – Почему вернулись?

      Его печальные глаза как-то углубляются. Он смотрит молча на обнаженные деревья, на мокрый снег, на грязное дощатое здание цейхгауза и потом говорит:

      – Дядки тут у меня. У одного пять сынов на позициях. У другого три. Мне братаны… И так вышло бы, что я против их ишол бы штык у штык!..

      Вот оно, думаю я. «Отечество» для него – это отчина… Братья отца, его братаны… Недоразвитое еще понятие из родового быта. Но, оказывается, я ошибся. Едва я подумал это, как рядом со мной раздался опять его голос:

      – Хошь бы и не було братанiв… Как же пойдешь против своих. Хошь и давно на чужой стороне, а свои все-таки свои… Рука не СКАЧАТЬ