Поэтический язык Иосифа Бродского. Людмила Зубова
Чтение книги онлайн.

Читать онлайн книгу Поэтический язык Иосифа Бродского - Людмила Зубова страница 6

СКАЧАТЬ какая-то царица,

      трава да камни… Милый Телемак,

      все острова похожи друг на друга,

      когда так долго странствуешь, и мозг

      уже сбивается, считая волны,

      глаз, засоренный горизонтом, плачет,

      и водяное мясо застит слух.

      Не помню я, чем кончилась война,

      и сколько лет тебе сейчас, не помню.

      Расти большой, мой Телемак, расти.

      Лишь боги знают, свидимся ли снова.

      Ты и сейчас уже не тот младенец,

      перед которым я сдержал быков.

      Когда б не Паламед, мы жили вместе.

      Но, может быть, и прав он: без меня

      ты от страстей Эдиповых избавлен,

      и сны твои, мой Телемак, безгрешны

(III: 27).

      Это стихотворение – о том, что всегда находилось в центре внимания Бродского:

      Меня более всего интересует и всегда интересовало на свете ‹…› время и тот эффект, какой оно оказывает на человека, как оно его меняет, как обтачивает ‹…› С другой стороны, это всего лишь метафора того, что, вообще, время делает с пространством и с миром (Интервью Джону Глэду – Бродский, 2000- б: 110–111).

      В стихотворении «Я как Улисс…» (1961) можно видеть предтекст и предчувствие стихотворения «Одиссей Телемаку»:

      Зима, зима, я еду по зиме,

      куда-нибудь по видимой отчизне,

      гони меня, ненастье, по земле,

      хотя бы вспять, гони меня по жизни.

      Ну, вот Москва и утренний уют

      в арбатских переулках парусинных,

      и чужаки по-прежнему снуют

      в январских освещенных магазинах.

      И желтизна разрозненных монет,

      и цвет лица криптоновый все чаще,

      гони меня, как новый Ганимед

      хлебну зимой изгнаннической чаши

      и не пойму, откуда и куда

      я двигаюсь, как много я теряю

      во времени, в дороге повторяя:

      ох, Боже мой, какая ерунда.

      Ох, Боже мой, не многого прошу,

      ох, Боже мой, богатый или нищий,

      но с каждым днем я прожитым дышу

      уверенней и сладостней и чище.

      Мелькай, мелькай по сторонам, народ,

      я двигаюсь, и, кажется отрадно,

      что, как Улисс, гоню себя вперед,

      но двигаюсь по-прежнему обратно.

      Так человека встречного лови

      и все тверди в искусственном порыве:

      т нынешней до будущей любви

      живи добрей, страдай неприхотливей

(I: 136).

      В стихотворении «Письмо в бутылке», написанном в 1964 г. в Норенской, Улисс предстает преувеличенно романтическим персонажем[14]:

      Сирены не прячут прекрасных лиц

      и громко со скал поют в унисон,

      когда весельчак-капитан Улисс

      чистит на палубе смит-вессон

(II: 68).

      Тон этих строк резко контрастирует с жанром предсмертного письма, что и обнаруживается далее в тексте:

      Я честно плыл, но попался риф,

      и он насквозь пропорол мне бок.

      ‹…›

      Но, несмотря на бинокли, я

      не смог СКАЧАТЬ



<p>14</p>

Ритм «Письма в бутылке» похож на ритм знаменитой баллады Киплинга «О, запад есть запад, Восток есть восток…» в переводе Е. Полонской (Киплинг, 1980: 460). Этот перевод был очень популярен в СССР у литературной молодежи поколения и круга Бродского.

Между прочим, у Киплинга есть небольшое стихотворение, имеющее непосредственное отншение к гомеровским персонажам Бродского и к теме этой статьи. Оно написано в том же ритме. Первая строфа звучит так: Гомер все на свете легенды знал, / И все подходящее из старья / Он, не церемонясь, перенимал, / Но с блеском, – и так же делаю я (Киплинг, 1980: 424).

Самым популярным текстом о романтике странствий в то время была песня «Бригантина» – слова П. Когана, музыка Г. Лепского (Коган, 1965: 281).