Но здесь, в ветхой кирхе на самом краю Бехровии, угасшие духи Востока не разучились ждать.
Взирают с брусовых стен исполинские бородачи, вырезанные в дереве. Их меха, топоры и рогатые шлемы давно потемнели и выщербились по краям. По стропилам слетают крылатые девы. Где-то обожженные до углей, где-то содранные по небрежности, они поют полчищам маленьких восточан, что беснуются, вдавленные в колонны. Восточане сшибаются в жестокой сече, мрут, оживают, блудят и пьянствуют – чтобы на новом витке колонны опять порубить друг дружку на куски.
И так раз за разом, пока сумасшедший круговорот жизни и смерти не поднимет их по стволам к самому потолку. А наверху, где продыху нет от въевшейся сажи, закончится их путь, обещавший быть вечным. В темноте, под слоями копоти. В забытьи.
И под эту бесшумную резню я ковыряю ложкой в миске. Я ем этот неведомый холодный суп с большой охотой, делая такие большие глотки, насколько позволяет ошейник. Желудок наливается приятной тяжестью – пока в однородно-пунцовой, кислой с горчинкой массе супа не всплывают какие-то… продолговатые предметы.
– Что это? – хмурясь, задаю вопрос всем и одновременно никому. – Большущие червяки?
– Ага, – напротив по столу поддакивает Лих, роняя изо рта хлебные крошки, – глисты-переростки!
Но тут же вскрикивает от звонкой затрещины: Вилка сидит рядом.
– Дык то бехровские миксины, – Строжка прихлебывает гешир из блюдца и с гордостью поднимает палец кверху. – Пресноводные, во как! Такие токмо у нас живут, эндемиком считаются.
Я недоверчиво поддеваю миксину ложкой, но та скатывается обратно и уходит на дно. Червеобразно, несъедобно, пугающе.
– Жрать-то их можно? – уточняю я.
Справа от Лиха раздается презрительное фырканье.
– По-твоему, тебе их в ботвинью просто так положили? – Вилка каждый раз заново убивает меня взглядом – кусачим и злым, огрызающимся из-под косой челки. – Уж если б хотели отравить, то не переводили еду на такое убожество.
Так это ботвинья… Странно, что самой ботвы в супе не видать.
– Это точно, ага… – зевает Табита, разглядывающая на просвет стакан мутного виски. Уже полупустой и к тому же не первый. – Но кажется мне, скоро нас тошнить от рыбы будет. С тех пор, как респы в Княжествах, торговля совсем никакая.
– А меня уже тошнит, – огрызается Вилка, закидывая ноги в сапожках на край стола.
Похоже, я распробовал супчик. Кислинка в нем – от кваса и щавеля, мягкая горечь – от редьки и репы. Ну а хваленые миксины – всего-навсего копченые рыбешки, только без косточек. Необычное блюдо, совсем не западное – но с голодухи я вычистил миску до блеска.
– Раз тошнит, то поделилась бы с голодным стариной Бругом! – подмигиваю девчонке, облизывая еще соленые от миксин губы. – Мы же теперь товарищи по цеху как-никак.
– Да от тебя меня тошнит, – СКАЧАТЬ