Писал какой-то фанат его творчества. Письмо содержало неконтролируемый поток восхищений суровой правдой «Бурых стен», до боли знакомыми отправителю эмоциями от расставания из «После смерти», эпическими полотнами «Мамая». Представившийся Григорием рассыпался в комплиментах, благодарил за творчество, желал побольше вдохновения и скорых новых шедевров, а в конце просил ознакомиться со скромным трудом его усилий. В аттаче был небольшой вордовский файлик – на десяток страниц крупным шрифтом. Рассказ назывался «Шуйский район».
По сюжету пятнадцатилетняя Надя приезжала из Петербурга в деревню к бабке, под город Шуя, что в Ивановской области, и поездка выступала своеобразной ссылкой от родителей за безобразное подростковое поведение (тут Желтухин в первый раз задался вопросом о мотивации персонажей, ссылка трудного подростка на большое удаление от города, к деревенским, выглядела идиотской затеей). Деревня оказывалась полувымершая, поросшая бурьяном, с заброшенными, развалившимися и сгоревшими домами, а жители – в основном выживающими из ума подозрительными стариками, особенно пугающей была старая карга Людмила Ивановна. Рядом с деревней, естественно, стояла заброшенная с революции древняя церковь, без крестов, с провалившимися куполами и осколками фресок с мученическими лицами святых на стенах.
Скоро оказывалось, что Ивановна – ведьма, и Надя на протяжении рассказа сталкивалась с проявлениями сверхъестественного, пока не сходила с ума в здании этой самой церкви. В конце рассказа обнаружился небезынтересный сюжетный поворот: Надя оказывалась внучкой сотрудника ВЦИК, участвовавшего в «шуйском деле», когда на заре советской власти в городе разразились волнения из-за изъятия церковных ценностей, а ряд протестующих были расстреляны и репрессированы. А ведьма Людмила – дочкой расстрелянного. Таким образом, возмездие настигало совершивших злодеяние, пусть и их внуков.
Тут Желтухин задался вопросом, а почему, собственно, Людмила не отомстила бабке, к которой приехала Надя, но ответа в рассказе не содержалось. Да и то, что родственники репрессируемого и опрессора на протяжении ста лет продолжали жить в одной деревне, казалось нереалистичным. Но если закрыть глаза на нелогичность, странную мотивацию и зиявшие местами сюжетные дыры, текст был хорош. Очень хорош. Эдуард даже почувствовал укол писательской зависти: сочные описания сгоревших домов и серой, даже среди лета, травы, выщербленные кирпичи церкви и светящиеся в ночи обломки фресок, полоумные, шамкающие старики и завывания из дома ведьмы – все это врезалось в память и захватывало читателя. При всем желании он сейчас бы не смог выдать такого. Желтухин в задумчивости закрыл текст, а потом открыл новый файл и написал на пустой странице: «Рассказ».
В тот вечер, как и в последовавший месяц, это было единственное слово, появившееся на листе.
– Эдуард, ну пора перестать почивать на лаврах. Меня тут дергают, когда что-то новое от Желтухина ждать. Понимаешь, СКАЧАТЬ