– Твои?
– Бабы Вали. Она для Насти оставляет. Но тебе тоже перепадет.
– Давай.
Грею в микроволновке два блинчика. Запах домашней стряпни растекается по кабинету.
– А сама?
– Чего-то не хочется.
– Ты когда-нибудь ешь?
– Конечно, я же человек, – нагло вру.
Какой я человек?! Функция. И жизнь – под стать роли. Так, полет страуса.
Ставлю перед Андрюхой еще одну порцию кофе. Ему нравятся маленькие чашечки. Они уютно помещаются в его больших ладонях. Вот разгильдяй первостатейный, а руки гениальные. Как он эдакой лапищей умудряется красиво шить?
– Илон, я не буду соглашаться. Олька мне тоже говорит, что не стоит оно того. Слишком странное предложение.
– Когда это ты с Ольгой общаться начал?
– Так я и не прекращал. Каждые выходные у них бываю. Почти.
– Ага, так и поверила.
– Правда, ей-ей.
– Ты еще перекрестись, – подначиваю Смирнова.
– Знаешь, я же дурак был, когда…
– С чего поумнел?
Андрей молчит. Снова крутит в руках уже пустую кофейную чашку.
– Спасибо, Лон. Не дала умереть с голоду.
Потом он неожиданно добавляет:
– Знаешь, я к Ольге вернуться хочу. Все эти годы хотел.
Он достает из кармана пачку сигарет.
– Смирнов, охренел?! – с яростью комментирую событие.
– Илон, у тебя не зазвенит, – приводит Андрюха главный аргумент.
Ненавижу запах табака в доме. С тех пор, когда курили везде и всегда. Когда в ординаторской после дежурства топор спокойно висел в воздухе. От вещей воняло как из адской пепельницы.
Помню нашего торакального хирурга Васю Плетянина. Тот, по-моему, папироску не вынимал изо рта. Не знаю, сколько у него за день выходило. На фронте не считали, а потом мы нечасто пересекались. Наверное, в начале шестидесятых последний раз его в операционной застала.
Василий Петрович тогда уже был уважаемым профессором. За его золотые руки и светлую голову прощали многое. Работали в тот день долго и муторно. Несколько раз за операцию он выбегал в коридор и у окна делал пару затяжек. Сестра держала зажженную папиросу стерильным корнцангом. Умер он от рака легких, едва ему перевалило за шестьдесят.
– Хочешь курить – иди на улицу, – резко говорю Смирнову.
– Лон, там холодно.
– Здесь курить сегодня никто не будет. Точка.
– Злая ты. Пойду в отделение.
– Не ко мне. У нас тоже курить нельзя.
Еще не хватало. Не дай бог, Призыв, и дружно взлетим на воздух всем корпусом – и курящие, и некурящие.
– А я и не думал. К себе пойду.
Врет. У них в отделении старшая сестра так гайки закручивает, что ни у кого даже мысли нет подымить где-нибудь в пределах хирургии.
– Андрей, чего приходил-то?
– Посоветоваться хотел. СКАЧАТЬ